Хроника стрижки овец
Шрифт:
Но у нас-то сегодня производства нет, сплошной финансовый капитализм, следовательно, и терять нам нечего. И пролетариата более нет, и люмпенов, соответственно, уже нет – а значит, и фашизму взяться неоткуда. И можно успокоиться: подумаешь, кризис; подумаешь, тревога – люмпенов-то нет в природе.
Однако люмпенизированный класс в мире есть, и он набирает политическую силу. Более того, он неудержимо растет.
Это особый люмпенизированный класс.
На этот раз – это люмпен-элита.
Люмпеном не обязательно
Тот факт, что важнее народа они стали не благодаря свершениям в области духа, но лишь благодаря накоплениям – это факт вторичный. Важно, что они (как и пауперы) выпали из общественной морали.
Но круг люмпенов значительно шире. Собственно говоря, вместо слова «люмпен» мы сегодня часто используем слова «креативный класс».
Люмпенизация элиты произошла исподволь – как результат финансового капитализма, отказа от норм общежития, обособления своего интереса и своей судьбы. Постепенно личные преференции размыли очертания культуры и общественные нормы поведения. Свобода от директив и рынок как идеал развития общества – сыграли ту же роковую роль, какую некогда сыграла коллективизация. Решающим, на мой взгляд, оказалась вера в цивилизацию – представления о цивилизации как о некоем бонусе. Цивилизация (награда), выданная поверх культуры (того, что дается всем по факту рождения), и отделила люмпен-элиту о населения вообще.
То комичное деление, которое установили в ходе демонстраций (быдло – креативный класс, анчоусы – элита) на самом деле обозначили социальную проблему куда более острую: возникновение свободного люмпена.
Теперь, когда возник люмпенизипрованный класс – причем он возник в мире повсеместно, – дело за малым.
У люмпенизированного класса уже есть свое искусство, свои лозунги, своя философия и своя логика развития мира.
Возможно, что на данном этапе истории люмпены сыграют благостную роль, это трудно предугадать. Но шансы, думаю, невелики. Мораль, вынесенная за пределы общества, всегда чревата насилием – причем и само общество рефлекторно отвечает люмпену насилием. Это, увы, цепная реакция.
Приватизированный мир
Затруднительно говорить с современным писателем о романе: по наивности вы можете предполагать, что роман – это долгий рассказ о судьбах многих героев, о становлении характера, об исторических коллизиях; вероятно, будете ссылаться на Диккенса или Толстого. А романом теперь называется уже совсем иное. Практически – что угодно, это форма самовыражения автора. Тридцать страниц о поездке в метро – уже роман.
И с художником бесполезно говорить о картине: теперь картиной и произведением искусства называется что угодно. Художник волен – он хочет сделать так, а
И журналистика – уже совсем не то, что считалось таковой: прежде журналистом был тот, кто писал репортажи и рассказывал новости. А теперь это писатель, который излагает свое понимание событий. Журналисту так излагать велел его работодатель, в непрямой форме – но посоветовал твердо.
В целом все это – свидетельства приватизированного мира.
Общественные дисциплины отступили перед частными интересами или перед договоренностями группы лиц.
И морали общественной, в общем, уже нет – есть корпоративная мораль.
В известном смысле и правосудие тоже давно приватизировано.
Нет закона, который равно применялся бы к богатым и бедным.
Избирательный характер применения параграфа показывает, что для некоторых действует общее правило, а для других – иное.
Основная претензия защитников Ходорковского к правосудию состоит в том, что подсудимый совершал то же самое, что и многие, – почему же всех не осудили?
Оправдание или осуждение солисток опального ансамля – не означает того, что решительно всех хулиганов вообще мы хотим освободить. Нет, мы хотим освободить только вот этих – и только вот данного опального олигарха.
Иначе содержание плакатов требуется поменять на генеральные требования: «Свободу хулиганам, на волю воров». Но мы ведь желаем только определенных воров освободить, а не всех; желаем только одних хулиганов не считать таковыми – а прочих нарушителей будем по-прежнему считать хулиганами.
Имеем право? Имеем! Неудобство в том, что суд и прокурор могут быть куплены не нами: на рынке кто-то заплатил больше нас. Например, правительство.
И следует отменить этот продажный суд в принципе!
И правительство прогнать!
Любой такой казус вызывает одни и те же вопросы: вы желаете персонального, приватизированного, корпоративного мира? Или общего коллективного порядка – с законами и правилами, одинаковыми для всех?
Но уж тогда общее правило должно касаться всего – детсадов, рудников, нефтяных терминалов, образования, искусства, журналистики и формы романа.
В мире, в котором законы действуют для всех равно, хулиганство, воровство и мздоимство должны быть осуждены.
В мире, где все приватизировано, проступки осуждаются избирательно. Одних воров осуждаем, а других воров отпускаем. Одних хулиганов сажаем под замок – других хулиганов славим.
Видимо, общество должно ясно решить, что предпочесть: коллективную мораль (церковную, например) – или приватизированную мораль (светскую, корпоративную правду).
И если общество выбрало приватизацию, то определенные дефекты этого выбора, увы, появятся.
Вы хотели пятнадцать минут славы для каждого? Вы их получили. А теперь получите пятнадцать минут правосудия.