Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра
Шрифт:
– А мне пару пенни не оставите, нет? – спросил Хронист. – Горяченького поесть раза два…
Все шестеро обернулись и уставились на Хрониста, словно ушам своим не поверили.
Командир расхохотался:
– Клянусь телом Господним, а у тебя яйца крепкие!
В его голосе слышалось сдержанное уважение.
– Ну, вы выглядите человеком разумным, – пожал плечами Хронист. – А кушать-то мне что-то надо!
Вожак улыбнулся – впервые за все время.
– Что ж, с этим поспорить трудно.
Он взял два пенни, продемонстрировал их Хронисту и опустил их обратно
– На тебе, по одному пенни за каждое яйцо!
Он бросил Хронисту кошелек и запихал в свою седельную сумку красивую синюю рубаху.
– Спасибо, сэр, – сказал Хронист. – Возможно, вам стоит знать, что в той бутылке, которую забрал один из ваших людей – древесный спирт, я им перья протираю. Если он его выпьет, на пользу это ему не пойдет.
Командир улыбнулся и кивнул.
– Видали, что бывает, когда с людьми обращаешься по-человечески? – сказал он своим, вскакивая в седло. – Рад был знакомству, господин писарь. Если сейчас пойдете дальше, дотемна как раз поспеете к Эбботсфорду.
Когда топот копыт затих вдали, Хронист перепаковал котомку, убедившись, что все уложено как следует. Потом стянул сапог, вытащил подкладку и вынул из носка сапога туго стянутый сверток монет. Часть монет переложил в кошелек, потом развязал штаны, вытащил из-под нескольких слоев одежды еще один сверток монет, и часть этих денег тоже перекочевала в кошелек.
Тут вся штука в чем – главное, чтобы в кошельке денег было столько, сколько надо. Если мало, то они разочаруются и примутся искать еще. А если многовато, то их, чего доброго, жадность обуяет.
Был и третий сверток с монетами, запеченный в черством каравае, на который могли польститься разве что самые отчаявшиеся грабители. Его Хронист покамест оставил в покое, так же как и целый серебряный талант, спрятанный в чернильнице.
С годами Хронист привык считать этот талант неразменным. До него еще ни разу никто не докопался.
Хотя, надо признаться, эти грабители были, пожалуй, самыми вежливыми, с какими ему доводилось встречаться. Учтивые, деловитые и не слишком сообразительные. Да, конечно, остаться без лошади с седлом неприятно, но в Эбботсфорде можно будет купить новую, и у него все равно хватит денег, чтобы благополучно пережить это дурацкое приключение и встретиться со Скарпи в Трейе.
Ощутив настоятельный зов природы, Хронист пробился через багровые кусты сумаха на обочине. Когда он застегивал штаны, в подлеске вдруг что-то затрещало, какая-то черная тень забилась, проламываясь через заросли.
Хронист отшатнулся, испуганно вскрикнул, потом только сообразил, что это всего лишь ворона захлопала крыльями. Посмеиваясь над собственной глупостью, он оправил одежду и снова выбрался из кустов сумаха на дорогу, смахнув невидимые нити паутины, которые налипли на лицо.
Вскидывая на плечи котомку и портфель, Хронист обнаружил, что на душе у него на удивление легко. Худшее, что могло случиться, случилось, и оказалось не таким уж страшным. В кронах играл ветерок, листья тополя золотыми монетками сыпались в колеи проселочной дороги. Чудный был денек!
Глава 3
Дерево
Коут рассеянно листал книгу, пытаясь не замечать тишины пустынного трактира, и тут распахнулась дверь и в трактир, пятясь, вошел Грэм.
– Только-только закончил!
Грэм преувеличенно осторожно маневрировал в лабиринте столов.
– Я ее еще вчера принести собирался, да думаю – нет, дай-ка еще разок маслом покрою и дам просохнуть! И, надо сказать, правильно сделал. Господь и Владычица, эти руки еще отродясь не делали ничего красивее!
Меж бровей трактирщика пролегла небольшая морщинка. Потом он увидел в руках у Грэма плоский сверток и просветлел лицом.
– А-а-а! Подставка! – Коут устало улыбнулся. – Извини, Грэм. Это было так давно, я чуть не забыл.
Грэм посмотрел на него странно:
– Четыре месяца – это тебе давно? Да это дерево везли из самого Ариена, да еще по нынешним дорогам!
– Четыре месяца… – эхом откликнулся Коут. Но тут увидел, как Грэм на него смотрит, и поспешно добавил: – Понимаешь, когда чего-то ждешь, кажется, будто прошла целая вечность.
Он хотел улыбнуться ободряюще, но улыбка вышла какой-то больной.
По правде сказать, Коут вообще выглядел довольно больным. Нет, не то чтобы больным, а так, захиревшим каким-то. Сникшим. Как растение, которое пересадили в неподходящую почву, и теперь оно вянет оттого, что ему недостает чего-то важного.
Грэм видел разницу. Жесты трактирщика стали не такими вычурными, как обычно. Голос сделался не таким звучным. И даже глаза – не такие блестящие, как еще месяц назад. Потускнели как-то. Прежде они были как морская пена, как зеленая трава. А теперь больше смахивали на речной ил, на донышко бутылки зеленого стекла. И волосы у него прежде были яркие, точно пламя. А теперь они стали… ну, рыжими. Просто рыжими, и все.
Коут отвел холстину и заглянул под нее. Дерево было темно-серого цвета, с черными прожилками, тяжелое, как железная пластина. Три черных колышка были вбиты над словом, вырезанным на дереве.
– «Глупость», – прочел Грэм. – Странное имя для меча!
Коут кивнул. Лицо у него было подчеркнуто-безразличным.
– Сколько я тебе должен? – тихо спросил он.
Грэм поразмыслил:
– Ну, за дерево ты мне уже отдал… – Его глаза лукаво блеснули: – Где-то один и три.
Коут протянул ему два таланта:
– Сдачи не надо. С этим деревом тяжело работать.
– Да уж, это точно! – сказал Грэм, явно довольный. – Под пилой оно как каменное. А под резцом – как железо. А потом, когда я уже почти управился, оказалось, что по нему еще и выжигать нельзя.
– Да, я заметил, – сказал Коут с легким любопытством и провел пальцем по буквам – буквы были темнее дерева. – Ну и как же ты управился?
– Ну как-как, – самодовольно ответил Грэм, – полдня убил, потом пошел в кузницу. И там мы с мальчиком кое-как выжгли надпись каленым железом. Больше двух часов бились, пока оно, наконец, не почернело! И ни единой струйки дыма, зато воняло старой кожей и клевером. Вот же чертовщина! Что это за дерево такое, что оно даже не горит?