Хроника великого джута
Шрифт:
«Что же делать? Конечно, одно – сосредоточить огонь по кулацко-байским элементам, находящимся в колхозах и пытающимся проникнуть в колхоз.
…Лозунгом этой работы должно быть: «Ни одного кулака-бая в колхозах!»
Набирал силу метод, казавшийся тогда всемогущим, универсальным, – чистка (впрочем, в разных видах он применялся начиная с первых дней советской власти, и недаром в свое время был воспет Маяковским – довольно забавными строками: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше…»).
Чистили партию – от уклонистов и националистов; колхозы – от кулаков и баев; заводы и
Все отработано, проверено, испытано: сначала чистка, потом борьба с перегибами чистки, потом следующая чистка…
Вот газета «Советская степь» за 24 января 1929 года опубликовала две заметки: «Лишенец меняет кожу» и «Уроки перегибов». В первом сообщении из Павлодара говорится о том, что в избирательных комиссиях скопилось множество заявлений с просьбой восстановить в избирательных правах. Конечно же, автор возмущается уловками классовых врагов, посмевших заикнуться о своем гражданском достоинстве, и записывает их всех поголовно в «баи», «муллы» и «кулаки». А рядом известие из Кустаная: в Затобольском районе проверили, кого лишали избирательных прав, – и список из 1222 человек сократили на две трети, поскольку оказалось, что в разряд «лишенцев» попали даже «середняки». Небось, и кустанайцы, как и павлодарцы, были озабочены лишь одним – перевыполнить план по чистке.
Народу вновь напоминали, что он поделен на чистых и нечистых, и критерий чистоты заключается в социальном происхождении.
22 февраля 1929 года «Советская степь» писала в статье «Экзамен для пролетарского студенчества»:
«Последнее решение Казкрайкома ВКП(б) о чистке учебных заведений от социально чуждых элементов – факт колоссального значения; это – продолжение и укрепление взятого, последовательно и настойчиво проводимого Казкрайкомом курса политики». Историческое решение, сработанное; впрочем, по шаблонной партийной директиве из центра, подписывал Голощекин, вышедший из рядов мелкой, но – буржуазии, однако отнюдь не считающий себя социально чуждым элементом.
Днем раньше газета поместила письмо из Ташкента о том, как с различных факультетов Среднеазиатского государственного университета выбрасывали (одновременно из комсомола) «примазавшихся» студентов, признанных социально и идеологически чуждыми.
«Кулацким сынкам не место в школах!» – восклицал заголовок в номере от 10 марта.
Кто ищет, тот всегда найдет! – оптимистически уверял несколько позже, году в 37-м, В. Лебедев-Кумач. Вредителей находили повсюду, даже на эстраде. Приехали в Кзыл-Орду «эстрадники» Рязанский и Карельский, выступали в горкино. По лености, видно, еще не переменили свой нэпманский репертуар, а может, думали, что провинция все проглотит. Пели частушки перед сеансом в Международный женский день 8 Марта – праздник, как известно, большого политического значения:
Если дева выйдет замуж, Будет дева дамою. А не выйдет дева замуж – Будет то же самое.Далее Рязанский и Карельский перешли от женской тематики к другим вопросам:
КакИ еще спели:
Не пойму я коммунизма, Может, ты его поймешь? Это, брат, такая клизма – Чемберлену невтерпеж.«Культурные вредители, – возмущался журналист Н. Ал., – не могут сидеть в нашем аппарате, как и всякие другие вредители. Почему Рабис не выступает резко и настойчиво против наглецов, позорящих звание советского артиста?»
Кажется, эти пошловатые куплеты были последним живым, не убитым газетно-директивной мертвечиной словом в республиканской четырехполоске. Наступали времена суровые, когда ничего не должно было остаться, кроме беспощадной классовой – а если быть точным, внутриклассовой, внутрисословной – борьбы.
…Прошлый год в северных районах Казахстана выдался неурожайным. Между тем план по хлебозаготовкам не снижался и на треть превышал возможности сдатчиков.
«Классовая борьба обострилась, – докладывал Голощекин 9 марта 1929 года кзылординскому партактиву. – Я объехал сейчас весь Казахстан, заготовлены до сих пор 50 миллионов пудов… На 75 миллионов рублей товаров забросили, купили же хлеба на 50 миллионов рублей».
Формы классовой борьбы, по мнению докладчика, значительно изменились. «До сих пор основными методами борьбы кулаков и баев были подкуп, группировки, родовые перегруппировки и т. д. В этом году после конфискации… пришел террор. Кулаки и баи не хотят уступить дороги бедняку и середняку, которые все больше становятся хозяевами положения». [234]
234
Там же. 1929, 16 марта.
Однако дело обстояло как раз наоборот. Уж на что печать раздувала всякую мало-мальскую «кулацко-байскую вылазку», но и газетам было почти нечем поживиться. Зато сообщения о государственном терроре переполняли страницы.
– Усилим репрессии против кулаков-утайщиков! – призывала «Советская степь» 8 апреля.
«Революционным законом, организацией бедноты в союзе с середняком – нажмем на кулака и бая, выполним план хлебозаготовок!» (26 апреля).
«По всему Казахстану… свыше десятка дел по политическим преступлениям, совершенным кулачьем и байством, – сообщала газета в тот же день. – Мы уверены, что советский суд суровыми приговорами сумеет отбить у враждебных рабочему классу элементов всякую охоту к террористическим выпадам».
Что-что, а это сумели: навык был.
Современные историки Б. Тулепбаев и В. Осипов в статье «С позиций правды» пишут э том времени:
«В деревни и аулы были направлены 4812 уполномоченных из краевых и окружных органов с самыми суровыми инструкциями и огромными правами. Жестокость и неразборчивость в средствах стали основной линией их поведения. Основной удар должен был быть нанесен по кулачеству и байству. Но уполномоченные, слабо владевшие обстановкой, часто били по середняку, а то и бедняку.