Хроники Авачинской бухты
Шрифт:
Мы взяли по два холодных пирожка. Тонкое тесто скрывало внутри себя твердую сердцевину, которая обещала более надежное насыщение. Я надкусил тесто, и в нос ударил дразнящий запах залежалой начинки – смеси лука, ливера, и может быть, мяса. Нашу трапезу прервал вернувшийся старлей, который пришел не один. За его спиной стоял старший мичман, напоминавший доброго моржа – такие густые и широкие были у него усы. Из-под низко надвинутой на лоб ушанки с огромной кокардой на меня смотрели маленькие, подвижные, как будто смеющиеся глаза. Мы отдали честь.
– Матрос Гаранин, – как-то слишком официально начал старший лейтенант. –
– За мной шагом марш.
Мы только переглянулись, и наши пути, сойдясь неожиданно, разошлись навсегда.
– Студент, говоришь, – расспрашивал меня Волосюк, когда мы широким шагом приближались к Уазику, стоявшему на шоссе недалеко от здания аэропорта.
Я кивнул, оглядываясь на стоявшие слева громадины вулканов. Картина была впечатляющая, еще более величественная, чем казалась с борта самолета. Левее был самый высокий вулкан – Корякская сопка с тем же слегка съехавшим набекрень облачком, три с лишним километра высотой! Недалеко, почти сросшись с ним подножием, стояла Авачинская сопка, к правой стороне которой примостилась еще одна двугорбая гора, не доросшая немного до вулканов. До них, казалось, было рукой подать, но на мой вопрос о точном расстоянии, старший прапорщик с видом местного старожила значительно произнес:
– Двадцать пять километров, сынок!
На фоне зимнего ясного неба белые великаны стояли, как два брата, молчаливые, грозные и неотвратимые! Солнце поднялось еще выше, и тень от Авачинской сопки легла на белый склон Корякской сопки. Мы сели в Уазик, водитель которого не успел оторвать голову от руля.
– Все спишь, Пономарев! Давай, просыпайся, поехали домой!
Пономарев, зевнув, снял с ручника, и мы поехали по шоссе, покрытому толстой коркой укатанного до блеска снега. Городок Елизово, застроенный одно-двухэтажными домами барачного типа, был безлюден. Навстречу нам попалось только два грузовых фургона, когда мы выехали на трассу Елизово-Петропавловск Камчатский.
Волосюк закурил. Я сидел сзади, и ветер из приоткрытого стекла задувал мне за шиворот. Черный воротничок, похожий на детский слюнявчик, немного спасал от холода. Подшивать подворотнички нам пришлось научиться быстро – казалось бы, какие на флоте подворотнички – ан нет, и тут они тоже. И сапоги, и портянки – все это полагалось морякам на Севере, а по нормам обмундирования Камчатка считается Севером.
Волосюк стал расспрашивать меня о всей моей жизни, начиная со школы и кончая учебкой. Я охотно отвечал и рассказывал ему все до мелочей, о том, что ходил на дзюдо в школе, о том, что в институте чуть не был отчислен за спор с замдекана, о том, как на Русском острове ел сырое мясо. Старший мичман кивал, широко улыбался, растягивая свои усы, как гармонь, подталкивал Пономарева в плечо, так, что тот один раз заехал на обочину. Настроение мое было под стать погоде. Я растопил ладонью заиндевевшее льдом стекло Уазика, и в получившейся полынье вылавливал куски камчатского ландшафта. Ничего подобного я в жизни не видел – под ярко-голубым зимним небом волновалось белоснежное море сопок, залитое холодным низким солнцем. Слева, за лобовым стеклом, виднелся ансамбль вулканов, перед ними темнела узкая, но длинная полоса Петропавловска.
3
Разбудил меня треск ручника уже в поселке Рыбачий. Мы стояли на КПП.
Я вышел из машины, пока дежурный матрос с красной повязкой проверял мой военный билет. Морозный воздух, в котором летали кристаллики льда, щипал ноздри. Волосюк снова закурил, а я разглядывал ровную поверхность небольшого залива слева, другой берег которого бугрился невысокими сопками, на которых еле различались под снегом заросли стланика. Дежурный вернул документы, и дальше мы пошли пешком, а Пономарев развернулся и поехал в поселок. За нами скрипнула калитка. Волосюк неожиданно бодрым при его солидной фигуре шагом устремился вперед, я еле поспевал за ним, скользя по накатанной до блеска дороге.
Впереди показались первые постройки – двухэтажные беленые казармы с двускатными крышами. Мы прошли первое строение и вошли во второе. После яркой улицы я не сразу привык к полутьме помещения, мне показалось, что в нем просто занавешены все окна. В стене напротив светился дверной проем, к нему-то мы и направились. В роте никого не было, кроме дневального, который вытянулся и отдал честь мичману. Проходя мимо, Волосюк спросил его:
– Где Бережков?
– В баталерке, товарищ старший мичман!
– Добро, – ответил он.
Мы прошли в баталерку, освещенную яркой лампой под потолком. За столом, перелистывая испещренные плюсами и минусами страницы толстой общей тетради, сидел крепкий светловолосый старшина первой статьи с широким приветливым лицом.
– Ну, встречай старпома, Володя! – наигранно, с паузами, проговорил Волосюк и похлопал меня по плечу. – Вот он, знакомьтесь.
Старшина встал, протянул мне твердую и цепкую ладонь.
– Располагайся, – Бережков указал на свободную полку на стеллаже, забитом стопками вещей – бельем, робами, тельниками, кальсонами.
Пока я разбирал рундук, Волосюк шептался с баталером, поглядывая в мою сторону. Они говорили обо мне.
– Своди его на камбуз, потом пусть ложится отдохнуть. Завтра воскресенье, в понедельник покажешь ему Чайку. Ну, матрос, чувствуй себя как дома! Но…не забывай! – и оба они добродушно рассмеялись.
Когда мы шли на завтрак, старшина рассказал мне, что новое место моей службы – штабная команда, самое лучшее, что можно желать. Сам он отправлялся на дембель, и его задача – подготовить себе достойную замену. Желательно, в моем лице. Меня выбрали не случайно, как студента Московского вуза, с хорошей анкетой и рекомендациями от командира роты в школе баталеров. “Так вот кому я обязан!” – подумал я. Сайфутдинов, этот опытный тактик и тонкий стратег, везде искал возможности наладить связи. Я был всего лишь разменной монетой в его большой игре, название которой – военная карьера. Я был один из немногих студентов в его роте, к тому же, ”художник”. А это значит, мог пригодиться в штабе, как секретчик – специалист по работе с картами, например, и, работая в штабе, упоминать его, Сайфутдинова, в разговорах, в том числе и с высшим начальством.
Конец ознакомительного фрагмента.