Хроники Бальтазара
Шрифт:
– То, что я чародей, ещё не значит, что я братаюсь с Белыми или Церковниками. – Вновь сощурились крупные карие глаза, но теперь уже не с хитростью, а с какой-то обидой.
«Белых» Бальтазар не любил, как и всё имперское. Боевые маги, сочетающие в себе оттенки всех стихий, словно сквозь призму объединённые в один луч, обычно были на службе Империи Гростерн. А в этих краях такие встречались обычно в качестве наёмников или даже изгнанников. Но бывали и целые объединения, ведь Вольные Земли позволяли любую веру и свободу всех видов жреческого поклонения.
– Я не буду за тебя выполнять твою работу, старик, – на пороге заведения ещё раз обернулся к нему Бальтазар. – Сам
Идти нужно было не в эти двери, а на рынок, обойти всех торговцев, желательно с привозным, а не местным товаром. И заглянуть к кузнецу в поисках лучших изделий, какие тот способен предложить. В крайнем случае – к цирюльнику, привести себя в порядок. Но, возможно, вариант с борделем, не альтернативой, а прелюдией к знакомству с городком и его последующей ликвидации, тоже вполне себе неплох, подумалось Бальтазару. Расслабиться после затяжного ночного боя вполне не помешает, можно набраться сил перед следующим. А этот бородач там снаружи пусть соберёт вокруг крестный ход или местное ополчение, всем расскажет о прибытии такого гостя, будет веселее развлекаться, когда все узнают, что к ним пришёл убивший их барона некромант.
Шакир лишь тяжело вздохнул. По крайней мере, он попытался. По крайней мере, убедил этого странствующего чернокнижника не разрушать город в мгновение ока и не устраивать бесполезную дуэль у всех на глазах. Выиграл время, было бы ещё ради чего. Вовнутрь следом за гостем он действительно не пошёл, нужно было спешить помогать тем, кто отравлен. Ведь лекаря в городе больше не осталось.
Ну, а Бальтазар убеждал себя, что это вовсе не слова Ильдара на него повлияли, а он сам, устав после битвы, устав с дороги, устав, в конце концов, трепаться с этим странным типом, решил чего-нибудь выпить и отдохнуть под массажем легкодоступных дам этого места.
III
Вино ожидаемо оказалось какой-то кислятиной, зато крепкой и, как говорил когда-то сэр Даскан, «по шарам» давало на ура, как кувалда огра-переростка. Так что уже в скором времени лишенный плаща, мундира и сапог, некромант лежал на широкой лавке из ароматного кедра, окружённый вниманием трёх выделенных ему нагих «массажисток».
Рельефной спиной его занималась, правда, лишь одна. Наиболее зрелая из тройки пышногрудая смуглянка, тоже полукровка из Таскарии, как пить дать, не иначе. Влажной кожей он ощущал не только её умелые руки, разминающие мышцы от плеч и вниз по телу, но и мягкую грудь, которой та регулярно касалась его кожи при наклонах.
Зеленоглазая особа примерно его возраста сидела возле головы Бальтазара, промывая и поглаживая ему платиновые пряди, иногда касаясь шеи, щёк и ушей. Её интересным образом заплетенная коса оттенка пшеницы, как венок, окаймляла румяное личико. Ну, а третья, помоложе, тоже со светлыми, почти белыми, такими жемчужными и длинными, волосами, полулежа, развалилась на краю решётчатого ложа из брусьев местной липы и с зеркального подноса кормила пришлого некроманта привозным виноградом.
Его и ряд других фруктов, по всей видимости, закупал поставками владелец этого заведения. Тот черноусый плечистый мужичок слегка за тридцать, в красном платке на голове, которого Бальтазар мог видеть внизу следящим за порядком и встречающим гостей, а также ранее до этого грозящим вышвырнутому прочь голому гному.
Сама атмосфера борделя была призвана забыться и отдаться мирским радостям, утонуть в удовольствии, уходя от насущных проблем, которые стерегли серой стаей там, снаружи. Люди тратили последние сбережения в преддверии
Здесь внутри буквально царил другой мир. Все стремились утолить разные прихоти и желания, веселье лилось рекой вместе с элем по кружкам, с воздушной пивной пеной, перелетающей, как барашки кучерявых облаков, с журчанием счастливых голосов, не всегда попадающих в ноты народных песен. Борьба и войны здесь обращались в постельные жаркие страсти. Стоны боли сражений и боевые кличи – в развратные возгласы, преисполненные удовольствий. А вместо кровопролития по грациозным сосудам искрилось красное вино, ибо белых виноградников в долине не водилось.
Под потолком висела сливочной, сочной, сладкой, но не слишком приторной симфонией россыпь сушёной малины, цветки ванили и кустистые розы. Троица самых романтических ароматов. В яркие танцы с ними вступали древесные смолы окружающих брусьев и внутренней душистой обивки, пропаренная кадка круглой ванной с горячей водой и минеральными солями. А также лежащие декором у окна горсти обжаренных какао-бобов по углам подоконника и сухие цитрусовые, иногда в виде причудливых милых фигурок из цедры лимона.
Но особо выделялось, конечно же, массажно-ароматическое масло нероли из цветков померанца. Его свежий цветочный аромат с легкой травянистой горчинкой и едва уловимым пряным оттенком дразнил и будоражил, как бархатный любовный отвар. И всё это своим богатым букетом создавало в стенах борделя игривую и соблазнительную атмосферу. В тёмное время суток она создавала здесь пеленой саму шелковистую ночь, а в дневное гармонировала кружевным вальсом в сотканном из солнечных лучей ярком свете.
Пьянящий морок обхватывал весь разум пришлого чернокнижника. Иногда острыми молниями пронизывали мысли, а не стащат ли с его костюма что-нибудь – кружевные манжеты, рубиновые запонки, дорогой ремень… Вокруг одни незнакомки, гулящие продажные девки, с них станется. Казалось, даже царица-тьма пыталась в эти моменты до него достучаться и что-то сказать… Но Бальтазар оставался глух к её шёпоту, отдаваясь в заботливые руки девиц, которых видел впервые в жизни.
Никогда прежде он не знал подобной ласки одновременно, сразу с тремя. Всё, что было в Касторе, в его юности, нельзя было даже сравнить с этими умелыми движениями. Первая влюблённость, симпатии, подруги… Невольно вспоминались чужие лица. Ворох не самых приятных воспоминаний о тенях прошлого, через чьи образы царица-тьма тоже пыталась воззвать к его разуму. Но Бальтазар прогонял эти видения.
Он уже давно простился с ними. Ещё, когда окончательно стал таким, когда выбрал свой путь и призвание. Сульга пророчила ему большое будущее, но только, если он не станет слушать голоса в своей голове. Даскан обещал ему военный триумф, но если он будет сдерживать свой гонор. Царица-тьма обещала ему всё, что он только пожелает. А вот Гродерик Черноуст не обещал ничего. Он лишь говорил, что столь могучего некроманта всегда будут презирать и ненавидеть, пока тот жив.
Здесь же его любили. Пусть за деньги, пусть сладостной наигранной ложью, он и так видел в мире достаточно лицемерия, чтобы с ним не слиться. Играть с ними в этот анатомический театр звериной похоти и чудесного многообразия разврата. Выжить можно было, лишь став таким же, как всё вокруг. Без сострадания, без морали, без чести, без угрызений совести и чувства долга. Он был ничем никому не обязан. И даже «служил тьме» лишь в её личной трактовке происходящих событий да их партнёрских отношений, а сам старался держать ту в узде и использовать себе во служение.