Хроники девятиконечной звезды
Шрифт:
Митьков чуть не упал со скамейки от смеха. Красноармейцы забыли о крестьянах и, с интересом, смотрели, как хан отчитывает своего помощника. Филька посмотрел на дядю Сашу. Рядом с ним лежал брошенный автомат Митькова, а сам Митьков, казалось, совершенно забыл про него. Филя поймал взгляд дяди Саши, перевёл взгляд на автомат, потом обратно на дядю Сашу. Тот понял его и кивнул. Филя с мольбой смотрел на него, но дядя Саша неожиданно покачал головой и едва слышно шепнул:
– Тогда нас всех убьют.
Филька с изумлением глянул на него. В нём, на удивление, начало расти раздражение.
– Ты же солдат.… Давай рискнём, - произнес он еле слышно.
Однако эти слова были
– Так-с.… А ну заткнул пасть, солдат, блин, твою мать!
Митьков схватил автомат и двинул Фильке прикладом по ребрам.
– Слушай сюда, карапуз рыжий. Думаешь, я смешной? Думаешь, я симпатичный? Думаешь, я клёвый и модный? ААААА!?
Филька корчился от боли на полу в кузове. Он не знал, стоит ли отвечать на это. Он дрался в своей жизни, только, когда злоба овладевала им и перевешивала страх. Но те, с кем он дрался, быстро уворачивались от его неуклюжих движений, и в итоге доставалась ему, а тут, у этого психа был автомат и несколько подчинённых красноармейцев. Говорить что-то было бессмысленно, велик был шанс получить прикладом по голове, поэтому Фильку словно парализовало, по телу ходили мурашки.
Бабка Никитишна причитала:
– Барин, ради Бога, простите его, он сельский дурачок, не хватило ему разума удержать свой срамный язык!
Дядя Саша напряженно оглядывался по сторонам. Из слепых глаз Степаныча текли слезы.
– Правильно ты думаешь! – рявкнул Митьков, обращаясь к Фильке. – Но ещё я капитан Рабоче-крестьянской Красной Армии, а не какой-нибудь жалкий благородный помещик девятнадцатого века. Я служу своей Родине, защищаю идеалы коммунизма и товарища Сталина, и я вмиг засуну штык-нож тебе в задницу, если ещё раз накосячишь, ПОНЯТНО!?
Филька отчаянно закивал.
– Ну вот и славненько,– послышался уже веселый тон. – Бразильцев, дай пять!
Филька медленно встал на ноги и упал на скамейку. На его ноги словно навязали десятикилограммовые гири. Руки дрожали. Он уныло уставился в пол, думая, что окружающие на него смотрят с осуждением.
– Чем же я так насолил Боженьке? – подумал Филя, глядя на свои дрожащие руки.
Красноармейцы уже давно про него забыли и продолжили активно надсмехаться за спиной над ханом и блондином. Сам же Артём Ибрагимович мирно лежал на лужайке и покуривал сигару. За годы работы в Красной Армии он привык к постоянной ответственности и напряжению и наслаждался каждой выдававшейся минуткой тишины и покоя. В нескольких метрах от него с обиженным видом сидел блондин. Иногда он доставал белый платок и, как можно тише, высмаркивался. Если он и осмеливался посмотреть в сторону хозяина, то взгляд его выражал стыд и благоговение.
Минут через двадцать барин вышел из мавзолея и крикнул:
– Полковник, готово!
Артём Ибрагимович быстро встал на ноги и что-то сказал блондину. Потом громко свистнул и крикнул:
– Митьков, тащи сюда убогих!
Капитан немедленно отреагировал:
– А, ну, черти, встали и вышли из грузовика!
Бразильцев и красноармейцы пинками выгнали Фильку и остальных крестьян из грузовика, построили их в шеренгу и погнали, как стадо баранов, в мавзолей. На входе стоял барин, держа в руке странный прибор, из которого самопроизвольно изливался свет. Как-то он уж очень привычно пользовался чудесами техники… В мавзолее было темно, сыро и холодно. Красноармейцы движениями пальцев неведомым образом включили свои «фонарики» (так они между собой называли эти приборы). Фильке открылся большой зал с высоким потолком и стенами, расписанными странными узорами. Весь зал был заставлен каменными надгробиями. Дуло автомата уперлось Фильке в спину. Он уныло поплелся
На лице хана едва промелькнула выражение радостного нетерпения, которое тут же сменилось невозмутимостью. Он ускоренным шагом подошёл к вскрытой гробнице и всмотрелся в ее содержимое.
– Ну, показывайте, Индианов, где чаши?
– Мужики, вытащите кости и проломите пол гробницы!
Крестьяне стали быстро подбирать кости из гробницы и бросать их на пол.
– Осторожно, блин. Вы, что, дурни? Это кости самого Тамерлана Великого!
Индианов положил на пол простыню, собрал брошенные череп и кости и разложил их в правильном порядке. Вытащив из гробницы остатки Тамерлана и собрав скелет на простыне, крестьяне взяли кувалды и стали долбить каменный пол гробницы. Через десять минут они еле ворочали руками, и, казалось, под гробницей ничего не было. Хан нервно постукивал посохом. Остальные красноармейцы ходили напряженно вокруг гробницы, тыча от отсутствия занятости автоматами в спины стоявших в шеренге «убогих».
– Филька, Александр Яковлевич, идите, помогите остальным! – приказал барин.
Радостный от того, что нашлось хоть такое дело, Филька и дядя Саша взяли кувалдам и принялись со всех сил пробивать каменную кладку.
– Эти узбеки бетоном что ли всё там залили!? – негодовал капитан Митьков.
И тут пол проломился. Крестьяне проделали широкое отверстие, достаточное для того, чтобы достать содержимое из второго дна гробницы.
– Молодцы, а теперь положите инструменты и отойдите оттуда.
Барин встал на колени, включил фонарик и всмотрелся в отверстие. Его глаза заблестели недобрым взглядом, словно у хищного зверя, нашедшего долгожданную жертву. Филька уже несколько раз видел у него этот взгляд, тогда ему казалось, что в барина вселялся бес. Индианов широко улыбнулся и посмотрел на хана:
– Артём Ибрагимович, я был прав, тут семь чаш, как и написано в свитках.
– Дмитрий Иваныч, была бы моя воля, я наградил бы вас орденом Ленина. Осталось выяснить, какая из них, так называемый «Святой Грааль».
Все до одного крестьяне ахнули. Бабушки перекрестились. Юродивый Миша замычал. Филька онемел, не зная, что и думать. Он посмотрел на дядю Сашу, тот тоже выглядел озадаченным. Тем временем, барин достал из второго дна гробницы семь старинных деревянный чашей.
– Эх ты! Это же выбор круче, чем в том голливудском фильме о приключениях старины Инди Джонса.
Красноармейцы засмеялись.
– Запрещённую товарищем Сталиным кинопродукцию смотрим-с?
Федунтьев пробовал сделать лицо грозным, но через усы проглядывала улыбка.
– Но, товарищ полковник, товарищ Сталин даже не подозревает об этом фильме. Ни в каких официальных актах и декретах партии нет информации о том, что нельзя смотреть голливудские фильмы 80-х годов! К тому же в данном фильме нет пропаганды загнивающего капитализма и загнивающей демократии, а есть антифашистская пропаганда. Так что, думаю, товарищ Сталин одобрил бы это кино!
Красноармейцы в одобрение заулюлюкали. Хан посмеивался, но заявил:
– Ух, Митьков, я восхищён твоей честностью. Ты мне даже нравишься. И одет не по уставу, и заранее делаешь заявления о мнении многоуважаемого товарища Сталина! Когда мы вернемся домой, я даже разрешу тебе вычистить сортиры в казарме!