Хроники Элении (сборник)
Шрифт:
— Ты всегда точно знаешь, где она находится? — спросил он Сефрению.
— Всегда, — ответила та.
Они перешли на другой корабль посреди реки ниже пристаней. Усилиями обоих капитанов все было сделано как можно более скрыто. Капитан Сорджи быстро провел их в каюты, и оба корабля невозмутимо продолжили свой путь, переваливаясь с борта на борт, как две матроны, не спеша возвращающиеся из церкви.
— Проходим мэйдельский порт, — крикнул капитан Сорджи в слуховое окно их каюты. — Держитесь подальше от
— Спархок, любопытство скоро просто съест меня, — сказала Сефрения. — Не дашь ли ты хотя бы крошечный ключик к этой загадочной истории?
— Я сочинил им историю, — пожал плечами Спархок. — Довольно душещипательную, чтобы привлечь внимание моряков.
— Спархок всегда любил сочинять всякие истории, — заметил Кьюрик, — он, бывало, сочинял по нескольку на дню, когда был послушником, — ворчливый оруженосец сидел на койке с дремлющей Флейтой на коленях. — Вы знаете, — тихо сказал он, — у меня никогда не было дочери. Запах от них гораздо лучше, чем от мальчишек.
Сефрения рассмеялась.
— Не говори этого Эсладе, — предостерегала она. — Как бы она не захотела попробовать.
Кьюрик в страхе закатил глаза.
— Нет, только не это! Я не против детишек, когда они бегают по дому, но мне не перенести больше регулярного недосыпания…
Примерно через полчаса к ним в каюту спустился Сорджи.
— Мы миновали устье, — доложил он, — и нас не преследует пока никакой корабль. Похоже, ваш побег удался, мастер Клаф.
— Слава Богу, — с облегчением вздохнул Спархок.
— Послушайте, мастер Клаф, — задумчиво проговорил Сорджи, — а это леди действительно так безобразна?
— Мой любезный капитан, вы себе даже не представляете, как она страшна!
— Может, вы уж слишком разборчивы? В море становится все холоднее или кровь у меня становится жиже, да и в зимние шторма ломит все кости… И старик «Осьминог» тоже не молод и устал, — сказал капитан, похлопывая по переборке. — Я готов терпеть ее страхолюдность, если ее поместье и впрямь так велико. Я, пожалуй, даже готов вернуть вам часть денег в обмен на рекомендательное письмо. Может вы и проглядели какие-нибудь ее достоинства…
— Что ж, я думаю мы с вами столкуемся, — сказал Спархок.
— Мне нужно идти наверх, — сказал Сорджи. — Кстати, мы уже далеко от города и вы можете без опаски подняться на палубу, — он повернулся и принялся взбираться по трапу, ведущему на палубу.
— Мне кажется, эту историю пересказывать тебе не придется, — улыбнулась Сефрения. — Ты что, и правда выдал им избитую побасенку о безобразной наследнице?
Спархок пожал плечами.
— Как говорит Вэнион, старые приемы — самые надежные.
— Спархок, как же ты сможешь теперь оставить бедного капитана без письма к воображаемой леди?
— Что-нибудь придумаю.
— Девочка как будто заснула, — прошептал Кьюрик. — Не хочется будить ее, так что идите вдвоем.
Спархок кивнул и повел Сефрению наверх.
— Глядя на Кьюрика, трудно представить такую нежность, — мягко сказала Сефрения.
— Он самый лучший и добрый человек, которого я знаю, — просто сказал на это Спархок. — Если бы не сословные преграды, он был бы прекрасным пандионцем.
— А что, сословие и правда настолько важно?
— Для меня — нет, но не я же придумал сословный ценз.
Они вышли на палубу, освещенную косыми лучами позднего послеполуденного солнца. Свежий береговой бриз срывал с верхушек волн пену, раскидывая сверкающие солнечные брызги. Шхуна капитана Мабина, поймав в паруса ветер, удалялась на запад, к Джироху. Раскинув белоснежные крылья надутых парусов, «Морской конек» скользил по сверкающей дорожке, протянувшейся от заходящего солнца.
— Сколько дней ходу нам до Киприа, капитан Сорджи? — спросил Спархок, когда они с Сефренией поднялись на ют.
— Сто пятьдесят лиг, мастер Клаф. При хорошем ветре «Осьминогу» понадобиться дня три.
— У вашего судна хороший ход.
— Можно было бы и лучше, — проворчал Сорджи, — если бы эта бедная старая посудина не давала столько течей в каждом плавании.
— Спархок! — с трудом проговорила Сефрения, схватив его за руку.
— Что такое?
Лицо Сефрении было мертвенно бледно.
— Смотри! — указала она.
Недалеко от изящной шхуны Мабина в чистом небе показалось тяжелое свинцовое облако. Облако каким-то чудом двигалось против ветра и становилось все больше и темнее. Потом оно начало кружиться, сначала медленно и тяжело, но постепенно набирая обороты все быстрее и быстрее. Черная вертящаяся туча выгнулась воронкой и из ее центра свился судорожно подергивающийся отросток. Кружась и извиваясь, он все тянулся и тянулся вниз и наконец достиг взбаламученных вод Внутреннего моря. Огромная волна поднялась навстречу ему, и черная вертящаяся воронка всосала воду в свою утробу. Неустойчиво покачиваясь, так, что, казалось, замедлились на секунду бешеное вращение — и зыбкое равновесие рухнет, смерч шел по поверхности воды.
— Смерч! — крикнул впередсмотрящий из вороньего гнезда на верхушке мачты, и все матросы бросились к наветренному борту в ужасе глядя на огромную танцующую над морем водяную воронку. Наконец смерч подобрался к теперь такой крошечной шхуне Мабина, и несчастный корабль исчез в бурлящем водном веретене. Куски обшивки, остова и переломанный рангоут взлетели, кружась, над воронкой и, с агонизирующей медлительностью стали падать с многофутовой высоты. Кусок паруса трепыхался в воздухе, как подбитая белая птица.