Хроники империи, или История одного императора
Шрифт:
— Идиот, — пробормотал Рувато, имея в виду себя: прекрасно зная дюкессу, он все же на что-то надеялся!.. Ну не идиот ли?
Но утром он спустился из своей спальни, чтобы позавтракать с хозяйкой, с улыбкой и безмятежным взором. Пышные волнистые волосы его были тщательно расчесаны, щеки чисто выбриты, одежда — насколько это было возможно — вычищена и приведена в порядок. Дюкесса же была мрачна, всю ночь она провела в тяжких раздумьях и не считала нужным это скрывать. Впрочем, мрачное настроение никак не сказалось на ее аппетите. Уединившись в горном замке своего супруга, дюкесса отнюдь не ограничивала себя ни в чем, и стол ее ломился от яств, хоть и не слишком изысканных, зато сытных. Кои яства она и поглощала в количестве, сделавшем бы честь любому
— Куда вы теперь поедете? — дюкесса первой нарушила повисшее над столом молчание, вынырнув из своих мрачных мыслей.
— Не знаю, — с улыбкой ответил Рувато. — Да и вам лучше не знать. Обладание подобными сведениями едва ли принесет вам пользу, миледи.
— У вас, может быть, есть покровитель, о котором вы не хотите говорить?
— Я сам себе покровитель, и надеюсь сохранить подобное положение вещей впредь. Послушайте, миледи, — заговорил Рувато уже серьезно, отложив столовые приборы, — я дам вам совет. Уезжайте немедля; укройтесь в самом дальнем и неприметном своем поместье, и сидите там тихо. Может быть, через какое-то время император забудет о вас. Во всяком случае, у него достаточно других забот.
— Ну уж нет! — дюкесса вскинула на него негодующий яростный взгляд, так напомнивший ему взгляд императора. — Я не позволю, чтобы он позабыл обо мне!
— Воля ваша, — ответил Рувато, внимательно на нее взглянув. — А я вас предупредил. Теперь же позвольте откланяться, не смею больше надоедать вам.
— Вы уже уезжаете?
— Да. Не хотелось бы провести ночь в горах; там, внизу, гораздо уютнее.
— В таком случае, желаю вам удачи, князь.
— Благодарю.
Не в обычаях высокомерной дюкессы было провожать гостя до порога, поэтому распрощались они в столовой. Рувато вышел во двор, где Газак, тот самый молодой диковатый слуга, явный горец, подвел ему оседланную лошадь. К седлу была приторочена дорожная сумка и меч в ножнах. В сумке хранилось то немногое, что Рувато счел нужным забрать из своего эдесского дома (в том числе письма от Илис). Меч же он возил с собой скорее по привычке и для устрашения возможных недоброжелателей, практической пользы от него было немного. Своей руке Рувато больше не верил; в минуту опасности тело, как правило, выходило у него из-под контроля и могло выкинуть какую угодно штуку, которая привела бы к гибели скорее его самого, чем противника. Это было мучительно, неудобно и стыдно, но до сих пор ни один из лекарей, к которым обращался Рувато, не взялся восстановить нарушенные загадочные связи между мозгом и мышцами.
Утро выдалось ясное, но очень холодное, и Рувато заранее приготовился мерзнуть, поскольку дюкесса не снизошла даже до того, чтобы предложить гостю более теплую одежду. По мере того, как он удалялся от замка, на небе прибавлялось облаков, солнечный свет тускнел, и вскоре начал накрапывать дождь вперемешку с мокрым снегом.
— Только этого не хватало, — пробормотал под нос Рувато и пришпорил коня, рискуя сорваться со скользкой неровной тропы. Но лучше, подумал он, сразу свернуть себе шею, чем вымокнуть до нитки под ледяным дождем и медленно угасать в лихорадке.
Чем ниже он спускался, тем сильнее лило. Правда, снега больше не было, но утешало это слабо. Рувато промок насквозь, его колотила дрожь такая сильная, что мышцы начинали болезненно ныть. Поэтому, когда сквозь ливневую завесу он разглядел чуть в стороне от дороги что-то вроде хижины, он без раздумий устремился туда. Через минуту он что есть силы колотил в дубовые доски двери, но никто к нему не вышел. Тогда он вошел без приглашения. Хижина оказалась временным жилищем охотника или лесоруба, и Рувато в мыслях
В ожидании окончания дождя Рувато занялся тем, что не успел сделать в Эдесе. Он вытащил из сумки кинжал, сел рядом с очагом и стал прядь за прядью отрезать волосы и бросать их в огонь. Зеркала под рукой у него не оказалось, поэтому все пряди получались разной длины; вид, должно быть, был ужасный. Но в этом был свой собственный расчет. Простолюдины часто носили короткие волосы; ни один аристократ не согласился бы расстаться со своими длинными локонами, разве только под угрозой смерти. Рувато не хотел привлекать к себе внимание великолепной пышной шевелюрой цвета бледного золота; что до открывшихся под волосами шрамов, то их должна была спрятать довольно уродливая шапка наподобие тех, что носили крестьяне. В таком виде Рувато стал бы неузнаваем — что и требовалось. Избежав ареста в Эдесе, он не хотел попасть в руки имперских солдат где-нибудь на дороге.
Так получилось, что в императорский дворец в Эдесе сестра и сын императора прибыли одновременно. Завидев впереди в коридоре знакомую массивную фигуру дюкессы, облаченную в придворное платье цвета рубинового вина, Марк удивился и остановился в нерешительности. Разговаривать с теткой ему не хотелось. Он редко видел ее, почти совсем не знал, но не любил за высокомерие и грубость, а еще за то, что подсознательно чувствовал ее ненависть к императору, его отцу.
Но встречи избежать не удалось: дюкесса уже заметила Марка и на всех парусах устремилась к нему. За ней едва поспевал молодой детина мощного сложения, с неопрятной бородой и всклокоченной шевелюрой — то ли слуга, то ли телохранитель.
— Марк! — пробасила дюкесса и сцапала Марка за руки. — Мальчик мой, как давно я тебя не видела! Как ты вырос! Настоящий мужчина. Давно ты приехал? Судя по твоему виду, только что, — она окинула быстрым взором пропыленную и несвежую одежду Марка и его испачканные дорожной грязью сапоги. — Откуда ты явился, с поля боя?
Марк слегка опешил под ее напором. Обычно она держалась очень надменно, обращала на него внимания не больше, чем на стул или шкаф и уж точно никогда не называла "мальчик мой". Однако, избавляться от нее нужно было как можно скорее, и он сказал сухо:
— Простите, миледи, но я очень спешу. Меня ждет отец.
В ответ на это Карлота попыталась ласково улыбнуться. Но у нее ничего не вышло; ее надменный толстогубый рот не умел улыбаться ласково, и улыбка вышла кривая и жутковатая. Когда подобное выражение появлялось на лице императора, это предвещало крупные неприятности тому, кому улыбка была адресована. Марк содрогнулся и попытался пройти мимо, но дюкесса держала крепко.
— Я тоже хотела поговорить с твоим отцом, — заявила она. — Думаю, он примет нас обоих.
Она отпустила руку Марка, но тут же вцепилась в его локоть, и потащила по коридору в направлении кабинета императора. Выглядели они, по мнению Марка, нелепо: дюкесса была выше его на полголовы, а обилие тела превращало ее в настоящую живую гору; при том, что сам Марк был довольно крупного сложения, рядом с ней он терялся. Впрочем, рядом с этой монументальной женщиной померк бы и Барден.
Изображать галантного кавалера было нелегко; Марк стискивал зубы от гнева и отвращения и старался не смотреть в сторону своей дамы. К тому же, его смутно беспокоило и держало в напряжении присутствие за спиной странного слуги дюкессы.