Хроники любви: повесть и рассказы

Глебова Римма

Вот-вот, «даже наоборот». Всё ясно. Никому ничего не говорить, даже Моне. Или — тем более Моне. Именно Моне ничего не говорить. А то Мона дозвонится, хуже того, найдет местоположение, приедет, скоренько отобьет поклонника очередного, умыкнет дружочка, и между собой и своим муженьком под бочок приложит.

Мону переполняли злость и обида. На дочь, на глупую Лол-ку. Еще Виталий запропастился непонятно куда, и не звонит, а уже конец дня… Мона посмотрела на часы — какой конец, уже скоро спать. Она подошла к зеркалу и опять стала себя рассматривать. Осталось чуть больше недели до выхода

на работу — пришлось взять внеочередной отпуск, разумеется неоплачиваемый, очень интересно, как ее встретят. Скажут: ну и здорово ты выглядишь, или вообще ничего не заметят? Ну да, как же! Сотрудница отсутствует три недели, притом без объяснений, она или на Канарах отдыхает, или… вот в это второе «или» можно вложить что угодно. Как фантазия позволит. Так где же Виталий?.. То ли опять греть ужин, то ли… Утром он что-то долго собирался, копошился в ванной, ушел со своей полудорожной сумкой, которую берет редко. Может, он что-то говорил ей, а она не прислушалась?.. Может быть, и у него командировка…

Ну, наконец-то звонит… А может, это Лолка, дорогая подружка? Мона бросилась к телефону, подняла трубку и сказала радостно-ожидающе: «Да! Алло?!» Трубка молчала, только потрескивала и едва слышно дышала. Наконец, раздался голос Виталия.

— Мона… — и опять тишина, дыхание, вздох.

— Ну, говори же! — поторопила его Мона. — Ты где?

— Это неважно. Важно другое… Ты извини, что я утром не сказал, но ты была так занята собой… Собственно, как всегда…

— Что-то я не понимаю… я ничего не понимаю… Ты упрекаешь меня, что…

— Да нет, не упрекаю… с этим я давно опоздал… — Мона словно воочию увидела, как Виталий скривился, она так хорошо изучила его интонации и его гримасы, но почему сейчас он так странно говорит, она не понимала. — В общем так, Мона… Я не приду ночевать. Я…

— Как это? — Мона не дала ему договорить, настолько она удивилась. — Что с тобой? Ты не в городе? А где же ты? Почему ты сегодня не придешь?..

— Сегодня и всегда, — чужим голосом произнес муж. — Я ушел от тебя. Ушел!

— Куда? — не поняла Мона.

— А вот это уже мое дело. Личное, — подчеркнул он голосом.

— Ты говоришь такими загадками…

И тут до нее дошло… Разумом она еще не поняла — как это возможно сразу понять, воспринять адекватно такое сообщение, но слухом Мона уже услышала. Виталий «ушел». Куда и зачем, пока непонятно. Или не «куда», а… Чушь!

Виталий будто услышал и сказал:

— Трудно поверить, да? А ты поверь.

— Ну, Витик… Хватит шутить. Куда ты ушел? Ты обиделся на меня? За что?

— Не за что, а почему. И я не обиделся. Долго объяснять. Да и не хочется… Мона!

— Что?

— Ну, ты там… У тебя будет всё хорошо. Ты такая красивая и молодая. Тебя все любят. Всё будет отлично, вот увидишь…

После паузы раздались гудки.

За сегодняшний день Мона дважды слышала про «личное дело». Сначала дочь, потом муж. Оба ушли. Лиза, хоть известно, куда, к кому. А Виталий? Неужели возможно, что он сегодня не придет ночевать? За двадцать шесть лет такого ни разу не случалось. Неужели у него появилась другая… вот это представляется возможным менее всего. «Или я круглая дура, или…»

Мона в тоске металась

по квартире, ставшей вдруг слишком просторной. Мельком глянула в зеркало и отвернулась. Собственное лицо стало на миг неприятным и ненужным. «Если у него есть другая женщина, то… зачем он позволил мне делать операцию? Зачем деньги дал?.. Нет, я не могу этого понять, я не в силах. Лолка, Лолка, где ты?.. Ты мне так нужна сейчас, сию минуту…».

Мона давно не испытывала такой радости, почти счастья, когда после нескольких длинных гудков Лола откликнулась — знакомым, родным в эту минуту как никогда, слегка застуженным хриплым голосом.

Захлебываясь в словах, слезах и всхлипах, Мона кое-как втолковала подруге о свалившихся на нее несчастьях. Лолка терпеливо слушала, иногда громко — казалось, что в самую трубку — сморкаясь и, видимо, мало что поняв и устав от сумбурных изъяснений, сказала:

— Ну, всё, хватит. Кажется, я поняла… хотя не совсем… Я завтра зайду, вечером…

— Как завтра, как вечером?! — взвизгнула Мона. — Сегодня, сейчас… — застонала она, — ты мне так нужна, я не доживу до завтра… — Мона горестно всхлипнула и Лолка сжалилась.

Через час она уже звонила в дверь. Вошла, укутанная до самого красного шмыгающего носа в большущий полосатый теплый шарф, долго его разматывала, потом долго снимала замшевое пальто и высокие, с цветными аппликациями по моде, сапоги, наконец, прошла в кухню и села на свое постоянное место, у окна. И только теперь глянула на Мону.

Мона к приезду подруги спешно подпудрилась и подкрасилась, убирая с лица следы недавнего слезного отчаянья, и тщательно подмазала мейк-апом синие пятна возле скул. В голове у нее сейчас всё смешалось: то ли обсудить с Лолкой свое новое лицо, то ли говорить про подлого Витика, — к приезду Лолки Мона точно уже поняла, что муж совершил подлость, и с чего начинать, она не знала.

— Чаю дай, — сказала Лола. — Видишь, какая я… И коньячку, если можно.

— Можно, конечно, можно, и даже нужно!

Мона бросилась включать чайник, потом к шкафчику за рюмками и за бутылкой — о, еще есть почти половина! — положила в вазочку малинового варенья, нарезала лимон, поставила на стол печенье и чайные чашечки из прозрачного белоснежного фарфора… и после всех этих действий села напротив, избегая наблюдающих глаз подруги.

— А что… — раздумчиво произнесла Лола. — Ведь неплохо получилось. — Она отпила глоток коньяку, вдруг громко чихнула и, вытирая платочком нос и покрасневшие глаза, добавила, — ну, просто класс!

Мона просияла, но только на миг, и сникла.

— Хватит кукситься, давай, бери свой сосуд… За нашу красоту!.. До дна! А теперь докладывай всё снова и по порядку: кто, куда, когда и почему.

… Когда всё было рассказано, уже без стенаний и всхлипов — притом оказалось, что и рассказывать было особенно нечего: он мне, я ему, а он… а я… а он оттуда… да не знаю я, откуда! — Мо-на, наконец, задала тот вопрос, который более всех других вопросов ее мучил.

— Скажи, Лола… Почему Витик согласился на мою операцию? Если у него кто-то есть… Хотя я не могу поверить, но все же, а вдруг… Почему деньги дал?! Я этого совершенно не в состоянии понять… А ты понимаешь?