Хроники Маджипура
Шрифт:
Тем временем двое ныряльщиков – человек и хьорт, облаченные в маски для дыхания, прорубили отверстие в водорослях у борта судна и исчезли в густой глубине.
Когда спустя полчаса они не появились на поверхности, Лавон обратился к первому помощнику:
– Вормеехт, сколько можно продержаться под водой в таких масках?
– Не больше получаса, капитан. Хьорт, возможно, продержится дольше, но не намного.
– Пожалуй…
– Посылать пловцов тоже не следует.
– Разумеется, – хмуро буркнул Лавон. – Как по-вашему, «Ныряльщик» сможет к ним
– Не знаю, но мы должны попытаться. Вызывайте добровольцев.
«Спьюрифон» нес на борту маленькое подводное суденышко, которым пользовались для научных исследований. Его не трогали уже несколько месяцев, но для подготовки к погружению потребовался всего час. Вормеехт выбрал троих добровольцев, и душу Лавона словно стальной цепью сжало предчувствие, что он посылает их на смерть. Он никогда не видел, как умирают люди, кроме смерти нескольких глубоких старцев, и неожиданная, случайная гибель кого бы то ни было была для него вещью тяжелой и непостижимой.
Когда трое добровольцев задраили люк, «Ныряльщика» лебедкой опустили за борт. Какое-то мгновение он оставался на поверхности, затем работающие на лебедке матросы отключили удерживающие корпус захваты, и подобно некоему толстому сверкающему крабу «Ныряльщик» начал погружаться. Происходило это медленно: водоросли плотно стискивали лодку, они оказались такими же прочными на разрыв, как захваты лебедки.
Калимойн выкрикнул что-то из-за рогового пузыря с нижней палубы. Лавон отвел взгляд от поверхности и увидел, как отправленные им шлюпки с трудом пробираются сквозь гущу морской травы. Стояло уже позднее утро, и в ослепительном солнечном свете трудно было понять, куда они направляются.
Но, похоже, они возвращались.
Молча Лавон в одиночестве ждал на мостике. Никто не смел подойти к нему. Он уставился вниз на плавучий ковер водорослей, кишащий странными и жутковатыми формами жизни, и думал о двух ныряльщиках, экипаже подводного суденышка и остальных, находившихся пока в безопасности на борту «Спьюрифона». Все они оказались в одинаково бедственном и комичном положении; как легко этого можно было бы избежать, подумал он, и как легко об этом сейчас думать. И как бесплодно!
Почти весь день он неподвижно проторчал на мостике в молчании, тумане, жаре и зловонии. Затем прошел в каюту.
Позже к нему заглянул Вормеехт с новостями, что экипаж лодки обнаружил ныряльщиков, висящих около замерших винтов. Они были завернуты в плотные кольца морской травы, словно водоросли заботливо окутывали их. Лавон отнесся к такому предположению скептически; они наверняка сами запутались в водорослях, подумал он с болью. Сам «Ныряльщик» имел ограниченный запас времени для погружения, и машины чуть не расплавились от усилий, опуская лодку на пятидесятифутовую глубину. Трава, по словам Вормеехта, образовывала фактически сплошной слой на десять футов вглубь от поверхности.
– Что со шлюпками? – спросил Лавон, и первый помощник ответил, что они вернулись в целости и сохранности, только люди вымотались от изнурительной гребли сквозь
За день положение не изменилось, и никаких перемен не предвиделось.
Морская трава цепко держала «Спьюрифон», и невозможно было придумать, как освободить корабль.
Лавон терялся в догадках. Он попросил летописца Майкдала Хаца потолкаться среди команды, узнать настроение людей. Часа через два тот возвратился.
– В основном все спокойны, – доложил он. – Хотя кое-кто волнуется, большинство находит наше положение необычайно освежающим после монотонной обыденности прошедших месяцев.
– А вы?
– У меня свои страхи, капитан. Но хочется верить, что мы найдем способ вырваться. И все-таки, я с удовольствием любуюсь красотой этого необычного пейзажа.
Красота? Лавон не видел здесь ничего красивого. Он мрачно оглядел окружающие судно мили морской травы, бронзово-красной в кровавом закате.
Красная туманная дымка поднималась от воды, и в густеющем тумане живущие на водорослях твари сновали повсюду в огромном количестве, так что похожие на островки спрессованные массы морской травы все время подрагивали.
Красота? В чем-то действительно красиво, вынужден был признать Лавон. У него возникло ощущение, будто «Спьюрифон» сел на мель посреди некой огромной картины, где большими мазками в мягкой текучей форме нанесен на полотно похожий на сон, сбивающий с толку мир без каких бы то ни было ориентиров, на тягучей поверхности которого происходило бесконечное изменение света. Сам же Лавон относился к морской траве как к врагу, которого необходимо уничтожить.
Он не спал большую часть ночи, обдумывал всевозможные способы борьбы с нежданным противником.
Утро внесло новый цвет в окружающие водоросли. Они сделались бледно-зелеными с желтыми полосами под обремененным редкими облаками небом. Вдали виднелись крылья пяти или шести огромных морских драконов, которые создавали широкие проходы в окружающем ковре, пожирая водоросли.
Как было бы хорошо, размышлял Лавон, умей «Спьюрифон» проделывать то же самое!
Он встретился с офицерами. По их докладам, ночь прошла спокойно, и большая часть экипажа была даже очарована необычностью пейзажа, но к утру начало нарастать напряжение.
– Люди и так расстроены и тоскуют по дому, – сказал Вормеехт, – а теперь еще новая задержка на несколько дней или недель.
– А может, месяцев, лет или навсегда, – проворчал Калимойн. – Как по-вашему, мы когда-нибудь выберемся отсюда?
Голос штурмана был сварливым, напряженным, и голосовые связки, казалось, выступают по обеим сторонам толстой шеи. Лавон давно уже чуял нарастающий нервный срыв, и все равно оказался не готов к той быстроте, с какой сломался его штурман.
Вормеехт тоже выглядел удивленным.