Хроники незабытых дней
Шрифт:
По спине, как в детские годы, пробежал озноб предательской паники. На непослушных ногах, но с недовольным видом человека, оторванного от важных дел, вплотную подошёл к компании и, игнорируя остальных, нахраписто поинтересовался у Олега, кому я срочно понадобился. Чебоксарские, лениво мазнув по мне равнодушными глазами, уставились в разные стороны, словно три головы сытого дракона. Где-то за их спинами мельтешило красное от водки и злобы лицо Чибиса. Как того требовал этикет, мы с Коробом некоторое время осторожно стращали друг друга, используя рифмованную матершину в различных её сплетениях и вариантах, в результате чего, выяснилась официальная предъява — я не по делу избил малолетку (Чибис оказался на год младше), за что и должен ответить. Сейчас мы вдвоем с невинно пострадавшим проследуем в туалет, где покалякаем один на один. Обвинение было явно фуфловое,
Внезапно чужие парни оживились, двое схватили меня за руки, третий, быстро обшарив карманы пальто и пиджака, вытащил складной нож и передал его Олегу. Я потребовал обыскать Чибиса. — Уже обшмонали, чистый он, — глумливо заверил Короб, — или мне не веришь? Сказать «не верю» — значило нанести смертельное оскорбление, и пришлось смириться. В ту же секунду меня развернули и, слегка подтолкнув в спину, направили в сторону длиннющего, ярко освещённого коридора, в конце которого располагался туалет.
Голая подстава, вот она, хвалёная воровская справедливость, грош цена блатному кодексу чести! Тут-то и охватил меня настоящий страх, не детская боязнь грядущей физической боли, а липкий, парализующий волю, первобытный ужас живого существа в предчувствии гибели. Без единой мысли, словно лунатик, бредущий из ниоткуда в никуда, двинулся по указанному маршруту. Чёртов малолетка, шагал сзади, наступая на пятки и надсадно дыша в шею, свистящим шёпотом обещал изрезать меня на ремни. Где-то вычитанное высокопарное выражение «запах смерти» обрело реальное воплощение в зловонии сортирной хлорки, пропитавшей пол и стены бесконечной кишки коридора.
Угрозы, доходившие до сознания, как через подушку, наконец вернули к действительности. Я судорожно пытался припомнить приёмы боевого самбо против ножа. Ничего путного в голову не пришло, но неожиданно в правом кармане пальто нащупалась английская булавка. Не вынимая руку из кармана, разогнул её и решил — только войдём в туалет, воткну остриё в ненавистное лицо infante terrible и дам дёру. Обратно нельзя, выход заблокирован компанией Короба, но впереди в торце коридора чёрным провалом зияло широкое окно, в которое царапалась засыпанная снегом еловая лапа, Выбью стекло, нырну в сугроб, а там — через забор и дворами до дома. План, конечно, слабоват, но времени на иные придумки не оставалось, того и гляди ударит финкой. Я почти физически ощущал пронзительную боль в шее.
Не зря друзья считали меня везунчиком. «Фарт за деньги не купишь» — говаривал Белик. Едва дошагали до туалета, как дверь изнутри рывком отворилась, и в пролёте возникла громоздкая фигура в чёрном свитере. Мужик радостно облапил меня и, обдав сивушным ароматом, заорал: — Малой! Ты-то мне и нужен! Имя спасителя давно стёрлось в памяти, но бугристое, густо побитое оспой лицо, цветом и фактурой напоминавшее вареный кукурузный початок и сейчас стоит перед глазами. Не рискнул бы назвать его красавцем, однако в тот момент показалось, что не видел лика прекрасней. Знал о нём немногое. В прошлом неплохой боксёр, он, как водится, не выдержав бремени славы, начал пить, отметился на зоне и в последнее время тёрся с «заводскими». Не из блатных, но дядя уважаемый. В последнюю зиму он частенько появлялся в нашем дворе с просьбой вызвать жившую в соседнем подъезде, молодую татарку, преподавательницу физкультуры в пединституте. К счастью, именно сейчас ему приспичило увидеться с дамой сердца и мне выпала честь сообщить ей благую весть. Моего согласия он, конечно, не спрашивал, да и не нужно было, я бы отправился за дамой, даже если её охранял Шурале [3] .
3
Шурале — персонаж татарского фольклора, насмерть щекотавший заблудившихся в лесу смельчаков.
Излучая взаимную радость, мы в обнимку прошествовали по коридору к раздевалке мимо оторопевшего Короба со товарищи. За нами, немного приотстав, угрюмо плёлся Чибис, но кто посмеет тронуть меня в присутствии столь значимой персоны? Между тем фойе быстро наполнялось людьми. Измученные концертом зрители сноровисто выносили из актового зала ряды стульев, расчищая пол для долгожданных танцев, девицы прихорашивались у единственного зеркала, из репродуктора гремела «Кукарача». Окружавшему миру не было дела до меня, моих радостей и печалей,
К сожалению, быстро покинуть здание не удалось. Уже на выходе бывшего чемпиона окружили поклонники и, не помню каким образом, мы очутились в буфете. Пиво, естественно, закончилось, но у нескольких почитателей нашлось по бутылке заныканного в карманах портвейна, и время пролетело в приятных воспоминаниях. Ёрзая на стуле, как на горячей сковороде, я несколько раз порывался уйти, но под выразительным взглядом патрона затихал.
Когда, наконец, спустились вниз, танцульки заканчивались, звучал традиционный «Севастопольский вальс» и разгорячённый народ, получив пальто, валил на улицу. Уже в дверях пришлось остановиться, навстречу людскому потоку, тяжело дыша, пробирались несколько парней, волоча по ступенькам что-то тяжёлое. Образовалась давка, взвизгнула женщина, нагловатый голос сзади озабоченно вопрошал: «Кого замочили? Не нашего?» Толпа расступилась, безжизненное тело опустили на затоптанный линолиум пола.
Человек лежал на боку спиной к нам, неловко подвернув руку. Из спины, под правой лопаткой торчал кончик ножовки, обмотанный изоляционной лентой.
Кто-то из толпы вырвал из тела заточку, и из узкого разреза слабым фонтанчиком запульсировала кровь.
Она тонкой струйкой стекала на пол, образуя маленькую лужицу в свете ламп, казавшуюся чёрной. Мне не надо было заглядывать в бледное лицо лежащего, чтобы опознать Вальку Хвоща. Третьего пальто цвета крем-брюле в городе не было.
Хвощёв провел в больнице больше месяца, но выжил. Я забросил тренировки и вплоть до весенних экзаменов старался не появляться на улице по вече рам, впрочем, попытки свести счёты больше не повторялись. На следующий день после выпускного бала сел в поезд и отправился в Москву. Впереди, маня тысячами огней и пугая неизвестностью, бурлил человеческими страстями громадный, никогда не спящий город, который не раз будет жестко ставить меня перед важным выбором, а порой исподволь проверять на моральную вшивость. Хотя отъезд больше походил на бегство, настроение было боевое.
Сидя у окна, смотрел на проносящиеся мимо лесные пейзажи, и под стук колёс повторял про себя строки Безумного Эдгара.
Надев перевязь И не боясь Ни зноя, ни стужи, ни града, Весел и смел, Шел рыцарь и пел В поисках Эльдорадо.Кстати, в те годы Э. По был изъят из библиотек, как «реакционный романтик и буржуазный разложившийся мистик», и томик его стихов попал ко мне случайно.
Не буду в угоду канонам сюжета и литературному письму утверждать, что в последние школьные годы мечтал о Гоа. Если и грезил о чём-то, то о женщинах. Романтические фантазии были вытеснены сиюминутной жестокостью бытия, но вероятно надежда увидеть Южные моря всё же теплилась где-то в глубинах подсознания.
Думается, пора поставить точку в хронике школьных событий, однако прежде, чем приступить к рассказу о первой и долгожданной встрече с роскошью индийских тропиков добавлю несколько слов о последнем визите в заснеженную Йошкар-Олу. Вернулся через четырнадцать лет, будучи взрослым женатым человеком, уже научившимся не подменять реальность фантазиями. Прилетел всего на два дня в свирепые декабрьские морозы, как раз на Николу Зимнего. Живя в изнеженной столице и разъезжая в автомобиле, давно перестал одеваться по-зимнему и по Йошкар-Оле пришлось скакать козлом в легкомысленном пальтишке и лёгких мокасинах. Не могу сказать, что замучила ностальгия, просто после прочтения книг И. Солоухина и увлекательных трудов П. Флоренского я заинтересовался иконописью и даже стал азартно собирать старые доски. Начало коллекции положили несколько семейных икон, хранившихся у маминых родственников в Калуге. В город моей юности привело желание взглянуть на малоизвестную чудотворную икону Царевококшайской Божьей Матери и заодно спросить Стаса Белика, кто же заказал меня гангстерам из славного города Чебоксары и почему несчастного Хвоща, спутав со мной, пырнули под правую лопатку. Промахнулись или не хотели убивать? Тогда почему не шилом в задницу? Город изменился, оброс новыми зданиями. Сталинский ампир уступил место аскетичному хрущевскому модерну. Исправно работало освещение, но улицы, как и прежде, утопали в снежных сугробах — дворники не спешили с уборкой.