Хроники похождений
Шрифт:
— Еще как отдаю! — Кулебякин сорвался на фальцет. — Это случилось ночью. А потом государыня спросила мое имя. Я испугался и назвался Федоркиным Иваном Кузьмичем. Так звали ее повара.
— Постойте, сударь, — прервал его пан Марушевич. — Вы хотите сказать, что… — тут председательствующий запнулся, — вы хотите сказать, что та особа, о которой вы упомянули, в тех обстоятельствах, которые вы обозначили словом «амур», даже не знала вашего имени?
— Именно так, именно так, ваша честь! — Кулебякин обрадовался — его наконец-то поняли.
В зале стояла тишина. Атмосфера сделалась напряженной.
— А на следующее утро, — продолжал Кулебякин, — ее императорское величество осыпала повара наградами.
Я приуныл. Кулебякин хоть и выглядел шутом, однако ж вытащил на свет скелет, который был скрыт в нашем семейном шкафу. Дела мои стали совсем плохи. Одно дело, когда дворянина судят за убийство, и другое дело, когда обвиняемый — простолюдин. Я покосился на господина Швабрина, опасаясь, что Алексей Иванович откажется защищать меня. Он с хмурым видом слушал Кулебякина, на лбу его образовались глубокие складки. Оставалось только догадываться, о чем он думает.
— Но какое все это имеет отношение к нашему делу? — спросил пан Марушевич.
— Как — какое?! — вскрикнул Кулебякин, только что радовавшийся, что его наконец-то поняли. — Этот человек, — он ткнул в мою сторону, — вовсе не маркиз, он сын того самого Федоркина Ивана Кузьмича. Я выследил его после того, как его слуга, — он ткнул пальцем в каналью Лепо, — пытался заложить ту самую табакерку с алмазами. Я узнал ее.
Герцог Эйзениц потянул за рукав пана Марушевича и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул в ответ и повернулся к залу.
— А что, — спросил председательствующий, — в России нельзя в разных губерниях называться разными именами? Нам не известны российские законы на этот счет, но мы хотели бы принимать их во внимание при определении степени вины маркиза де Ментье. Я бы хотел услышать независимое мнение кого-нибудь из российских подданных. Вот вы, — он протянул руку в сторону кого-то, кто сидел за моей спиной, — не могли бы просветить почтенное собрание по этому вопросу?
Я обернулся и увидел Мишу Лактионова. Он нервничал и несколько мгновений жевал губы, а затем промолвил:
— Действительно, ваша честь, в России не принято называться разными именами даже при переезде из одной губернии в другую. Думаю, ваша честь, можно утверждать, что это запрещено.
— Благодарю вас, — ответил председательствующий и повернулся к Кулебякину. — Итак, сударь, вы утверждаете, что служили при Большом дворе, пользовались особым расположением императрицы и при этом назвались Федоркиным Иваном Кузьмичем. А Федоркин Иван Кузьмич, служивший там же при Большом дворе поваром, был произведен в полковники, переехал в Москву, где назвался графом Христофором Францевичем Дементьевым. А теперь перед нами находится его сын, полное имя которого, — председательствующий заглянул в свои бумаги, — Серж Христофор де Ментье. Вы же утверждаете, что это не кто иной, как Сергей Иванович Федоркин.
— Именно так, — кивнул обрадованный Кулебякин. — А когда я кинулся в ноги к государыне-матушке и сознался во всем, и признался, что ночью-то это был я, а не повар, она прогневалась, подвергла меня опале и отправила в ссылку!
— Печальная история, — промолвил пан Марушевич и повернулся к прокурору. — Обвинение и защита, вы хотите что-либо сказать по этому поводу?
— Ваша честь, — басом промолвил барон Набах, — я считаю, что факты, изложенные господином Кулебякиным, свидетельствуют о злодейском характере обвиняемого
— Вы, — повернулся пан Марушевич к господину Швабрину.
Алексей Иванович не нашелся, что сказать.
— Обвиняемый, а что вы можете сказать по этому поводу? — спросил пан Марушевич.
Я понял, что терять-то мне нечего, и решил прикинуться несмышленым недорослем.
— Видите ли, ваша честь, — вымолвил я, — папенька всю жизнь называл меня Сережей, а я его — папенькой. И лишь когда отправили меня на военную службу, я узнал полное имя свое.
— И что же, вы ни разу до военной службы не поинтересовались собственным именем? — спросил пан Марушевич.
— Да оно мне ни к чему было, — я попытался развести руками, но кандалы не позволили.
— А вы молодец! Ловко ответили. Вроде как — не тутошние мы и не знаем ничего.
Шепот Алексея Ивановича звучал дружелюбно, и я немного успокоился.
Председательствующий что-то сказал своим помощникам, они приблизили друг к другу головы и несколько минут шептались. Особенно усердствовал герцог Эйзениц. Он в чем-то убеждал пана Марушевича, который, судя по наклону головы, склонялся к его мнению. Барон фон Бремборт явно не соглашался с ними. Наконец председательствующий поднялся и произнес:
— Уважаемые дамы и господа, мы считаем обвинения, высказанные Степаном Ивановичем Кулебякиным, частным случаем, по которому следует немедленно принять отдельное определение и поставить на этом точку, дабы в будущем этот казус не путался с делом, ради которого мы здесь собрались. Мы покинем вас на десять минут, чтобы в спокойной обстановке прийти к справедливому решению.
Он говорил что-то еще, но я не слышал — меня отвлек господин Швабрин.
— Граф, вы не припомните, как звали вторую супругу Петра Великого до того, как ее прозвали Екатериной?
— Мартой, Мартой Скавронской, — ответил я. — А зачем вам это сейчас?
— Так. Есть одна идейка, — ответил Алексей Иванович.
Пан Марушевич и его помощники поднялись из-за стола и готовы были уйти, как господин Швабрин окликнул их:
— Ваша честь, позвольте высказать некоторые соображения по этому делу.
— Говорите, сударь, — кивнул пан Марушевич.
— Ваша честь, уважаемые господа, когда вы будете принимать решение по этому вопросу, прошу вас принять во внимание следующие факты. Супруга российского императора Петра Великого Екатерина когда-то прозывалась Мартой Скавронской. Вспомним Анну Леопольдовну, она же Елизавета Екатерина Христина, принцесса Брауншвейг-Люнебургская. А наша великая императрица, государыня-матушка Екатерина, о которой неподобающим образом отзывается господин Кулебякин, — после этих слов Алексей Иванович сделал многозначительную паузу. — Так вот, государыня-матушка наша в бытность свою немецкой принцессой называла себя Софьей Фредерикой Августой Анхальт-Цербстской, да и царственный ее супруг был немецким принцем Карлом Петром Ульрихом Голштейн-Готторпским, а, переехав в Россию, вдруг назвался Петром Федоровичем. Да и что там далеко ходить?! Совсем недавно в Траумлэнд приезжал граф Норд. Думается мне, ни для кого не секрет, что граф Норд есть не кто иной, как Его Императорское Высочество Александр Павлович Романов. А супруга русского цесаревича, она же графиня Норд, в России известна как Елизавета Алексеевна. У нее есть и другое имя — Луиза Мария Августа, принцесса Баденская. Да и отец нашего цесаревича, предприняв вояж по Европе, назывался графом Нордом. Кстати, первая супруга нашего нынешнего государя — Наталия Алексеевна, она же Августа Вильгельмина, принцесса Гессен-Дармштадская. А вторая его супруга, назвавшаяся Марией Федоровной, до переезда в Россию была принцессой Вюртембергской Софией Доротеей Августой Луизой.