Хроники похождений
Шрифт:
Валери, Лерчик, солнышко мое, ну где же твой туз?! — эти слова едва не срывались с моих уст. Хотелось выть, лишь остатки самолюбия позволяли кое-как держать себя в руках: я опасался, что меня могут подслушивать. Наверняка отвратительный Плесыч не отходит от дверей. Да и роста этот уродец такого, что ему и наклоняться не нужно, чтобы приложить ухо к замочной скважине. Я содрогнулся, припомнив, как лапы этого исчадия опустились на мои плечи, демонстрируя чудовищную силу. К тому же в замке не один такой уродец. А еще и слепой гар. Где же выход? Где?
За время своих злоключений я не раз имел возможность убедиться в том, что Валери просчитала каждый шаг. Безусловно, она не предполагала, что из Меербурга я улечу на воздушном шаре, и, скорее всего,
Рольмопсъ твою щуку! Я то предаюсь разврату с кровопийцами, то изнемогаю от отчаяния, а возможно, очень даже возможно, всего-то и нужно, что подвинуть какой-нибудь камень в стене, за которым откроется потайной ход, на другом конце которого… Впрочем, о том, что ждет на другом конце, не стоило гадать: замыслы Валери отличались непредсказуемостью.
Я вскочил с кровати и бросился в дальний угол. Косые лучи утреннего солнца не доставали сюда, и тьма была особенно густой. Пыль и холод копились здесь многие годы и таили в себе что-то потустороннее. Я опустился на колени и коснулся рукой углового, нижнего камня. Его сухие шероховатости скользили под подушечками пальцев. Я ощупал шов между этим и соседними камнями, надавил на холодную, шершавую поверхность — все безрезультатно. Затея показалась мне безнадежной. Если бы существовал тайный выход отсюда, майестре бы знали о нем и не запирали бы здесь своего пленника.
Вдруг лязгнули замки. Я рывком поднялся на ноги и отскочил к постели, испугавшись, что меня застанут за запретным занятием. В дверном проеме появился Плесыч. Он поставил на пол глиняный горшок с деревянной ложкой и скрылся. Дверь закрылась, заскрипели засовы.
Я поднял с пола горшок, наполненный холодной похлебкой. Некоторое время я смотрел на плавающие в мутной жидкости картофельные очистки, кусочки застывшего жира и деревянную ложку. Есть мне не хотелось, и я подозревал, что и во время еды у меня аппетит не появится. Я швырнул горшок в дверь, он раскололся на куски, ошметки жира и картофельная кожура прилипли к дубовой поверхности.
Засовы скрипнули, дверь отворилась. Плесыч держал в руках метелку с совком.
— Это был ваш обед, маркиз, — уродец ухмыльнулся.
— Между прочим, я еще не завтракал! — рявкнул я.
Уродец прибрал черепки и прежде, чем исчезнуть, добавил:
— А кстати, и ужин тоже был в этом горшке.
— Твари! — бросил я ему вслед.
Дверь захлопнулась, и я пнул ее ногой, потом досталось и кровати. Я хотел было съездить и Эвелине ботфортами по физиономии, но что-то удержало меня: верно, я сделался сентиментальным. Злость улеглась. Я вернулся к прерванному занятию и принялся ощупывать камень за камнем, начиная с дальнего угла. Я перебрал всю стену, насколько позволял мой рост. Но если на этом участке и был выход, то его надежно замуровали.
Я исследовал камни по всему периметру зала. Неохваченной осталась та верхняя часть, достать которую не позволял рост. Я был уверен, что под самым потолком уж точно нет никаких секретных лазов. Когда я закончил, в помещении сделалось почти совсем темно. Я с облегчением подумал, что прошел весь день, но ошибся. Темноту вызвали не вечерние сумерки, а надвигавшаяся гроза.
Небо потемнело, горы вдалеке утонули в мутном мареве. Вдруг громыхнуло, и миллионы капель разом зашуршали и застучали по стеклу. Изломанные молнии несколько раз полоснули по земле, озарив мрачную пустошь чередою вспышек. Очередной удар мог прийтись по замку. Словно в далеком детстве, захотелось спрятаться под кровать.
Кровать! А что если под нею и скрыт потайной выход из крепости?!
Я хлопнул рукою
Я отошел к двери, лег на пол, скользнул под кровать и начал ладонями шарить по пыльному каменному полу. Почти сразу же моя рука наткнулась на дерево. Сердце заколотилось в бешеном темпе. Я нащупал массивное кольцо, потянул его, и деревянная крышка приподнялась. Это было слишком просто, настолько просто, что мысль о ловушке должна была прийти в голову и пришла. Но другая мысль, мысль о том, что это шанс на спасение, оттеснила мысль о западне в далекие закоулки. Душа моя запрыгала, путь к свободе, пусть даже и мнимый, затмил мой разум. А ко всему прочему, в эти минуты я бы порадовался любой перемене.
Я бросился под кровать, приподнял крышку и заглянул внутрь. В лицо мне дохнул затхлый, холодный воздух, в кромешной темноте ничего разглядеть не удалось. Однако неизвестность не остановила меня. Нужно было каким-то образом оставить крышку приподнятой, развернуться и спуститься в лаз ногами вперед. Я ломал голову над тем, как укрепить деревянный люк, но ничего путного на ум не приходило. С улицы донеслись новые раскаты грома, молния полыхнула так ярко, что осветила лицо Эвелины. Я схватил ее за уцелевшую руку, затащил мумию под кровать и подложил ее голову под крышку. Затем я развернулся, лежа на животе, и просунул ноги в лаз. Отталкиваясь руками, я спустился вниз по пояс и замер, извернувшись этакой зюкой. Я попытался ногами нащупать какие-нибудь ступени или скобы, но все безрезультатно. Я продвинулся еще немного, и под левую ногу попался выступ. Наконец-то! Я изогнул шею, понадеявшись разглядеть что-либо под собой, и — конечно же — ничего не разглядел, только встретился взглядом с мумией Эвелины. Мне почудилось, что в ее пустых глазницах застыл немой укор, и укор этот был силы невероятной. Пожалуй, она простила бы мне оторванную руку, но использование ее головы в качестве подпорки для люка оказалось непростительным оскорблением. А ведь после того, как я спущусь в лаз, деревянная крышка опять придавит ее.
— Господи, да когда же это все кончится! — взвыл я.
Я протиснулся вниз, пытаясь правой ногой нащупать следующую ступеньку. Теперь деревянная крышка покоилась на моей голове. Я оказался нос к носу с мумией, и хотя придерживался растопыренными локтями, почти вся тяжесть моего тела перенеслась на левую ногу. Эвелина смотрела на меня черными провалами пустых глазниц. Мне всего-то и нужно было, что отвернуться в другую сторону. Но я, только что так вольно обращавшийся с мумией, теперь был не в силах повернуть голову. Мне казалось, что, как только я отвернусь, мертвая грешница кинется на меня.
— Господи, — прошептал я и опустился вниз с головой.
В то же мгновение ступенька под ногою осыпалась и я провалился.
Я летел вниз со страшной скоростью. Правда, скорость эта уступала все-таки скорости мыслей, промчавшихся в голове. Мыслей этих было превеликое множество. Из тех, что имели непосредственное отношение к происходящему, выделю следующие. Во-первых, обратил я внимание на слишком гладкую поверхность стен. Из этого я сделал вывод, что попал не в потайной ход, проложенный кем-нибудь из предыдущих узников, а в колодец, являвшийся элементом архитектурного устройства замка. Впрочем, об этом можно было додуматься и раньше: беглец, умудрившийся проделать потайной ход, вряд ли прикрыл бы его специальной деревянной крышкой с металлическим кольцом. Вторая мысль стала предположением, вытекавшим из первой: а не является ли дыра, в которую я угодил, колодцем для отправки грязного белья в постирочную, расположенную где-нибудь в подвале? И, наконец, третьим был вопрос, наиболее уместный в первой половине моего пути: убьюсь ли я насмерть или отделаюсь переломанными ногами? А на втором участке своего полета я думал о том, что точно убьюсь, свернув себе шею.