Хроники Потусторонья: Проект

Хомутинников Юлиан

Никогда ещё я не был так одинок.

И в этой тишине — слышите? — едва различимое мелодичное пение, похожее на звон сотен крохотных хрустальных колокольцев. Это поёт Исток.

Первая Эпоха закончилась. Началась Вторая Эпоха.

…

Эпилог

— А знаешь, ведь у Первого было имя. Сейчас об этом мало кто помнит, потому что в тайну были посвящены только Духи Первой Касты, а их — то есть нас — осталось всего трое: я, Третий и Восьмой. Уже Вторая Каста ничего не знала про имя Первого, о Младших и говорить не стоит… Ну а нынешняя молодёжь так вообще не в курсе: в учебниках об этом не сказано, в Кодексе тоже. Но я-то помню. Я помню, потому что сам придумал ему это имя. Ну как «придумал», — услышал как-то

раз в Миролюдье имя, которое, как мне тогда показалось, было словно создано для него. Знаешь, какое? Авва. Это значит «папа». Он же для всех нас был как отец родной! Старейший же. Да… Хотя ему это имя поначалу не нравилось. Он предпочитал оставаться просто Первым. Но в итоге он его принял, конечно. Тем более я был единственным, кому было позволено дать Первому имя. Третий был уже слишком молод, остальные вообще не в счёт… Только я. А от данного тебе имени нельзя отказаться, — он сам так решил. И коль скоро его слово было Закон, то и он должен был следовать этому Закону, ведь только тогда в Мирах мог существовать придуманный им порядок…

Она слушала молча, словно витала в каких-то неведомых облаках. На её лице не отражалось ничего. Впрочем, Гермес, это ведь твой первый опыт создания големов такого уровня, притом таких… специфических. Мало ли, какие у них бывают особенности. Взять хотя бы то, что она — часть меня самого…

И спросить-то некого… Ведь Катя — то есть Рада, конечно же, — на Шанталь или Димкину Наташу не похожа. Может быть, у них есть общее с Эбби? Никто не видел, как Первый его создавал. Да что там: мало кто знает, что Эбби — Создание…

И тут вдруг она сказала:

— Рад, что ты меня вспоминаешь, Второй.

Спрыгнув с постамента, она закружилась на месте, развернулась, — и только тогда я понял, что случилось.

Глаза моего Создания были золотыми.

Она звонко рассмеялась:

— Почти верно, Гермес! Почти. Не думай, будто я вселился в созданное тобой Существо, это не так. Вот скажи: как думаешь, почему моё имя знали только немногочисленные посвящённые, а фактически только ты?

— Только не говори, что это тоже часть Проекта, — поморщился я.

Первый вновь расхохотался:

— Но это правда! Ну, так или иначе, — он посерьёзнел, — то, что ты видишь — не я. Это своего рода послание, которое я оставил для тебя на этот случай. А активировало его моё имя, — имя, которое ты мне дал.

— То есть это вроде как запись?

Первый кивнул:

— В нескольких смыслах. Но, в отличие от обычной записи, эта основана на ИИ. Проще говоря, с ней твой информационный голем временно получил полный доступ к базе знаний Истока, а потому обрёл способность прорабатывать все варианты твоих реакций и вопросов, и подбирать к ним правильные ответы. Я же знал, что девочка не выживет, и что ты приберёшь останки её Сущности, чтобы сделать радужного голема. Этим-то я и воспользовался. За саму Раду не волнуйся: как только послание будет передано, она вновь станет той, кем ты её сделал.

— Как всегда заковыристо, Первый. Но зачем тебе понадобилось так делать?

— Чтобы передать тебе последние указания, скажем так. Ведь ты пока ещё не вполне Хозяин Пустоты. Для того, чтобы действительно стать тем, чем был я, тебе нужно пройти… процедуру инициации, назовём это так. Потому что ты должен понять, что это вообще такое — Хозяин Пустоты. Должен узнать, почему всё так, а не иначе. И потом, ведь не думал же ты, что достаточно будет просто занять это пространство и усесться в моё кресло, не так ли? Знаешь, среди людей бытует поговорка «короля делает свита». В твоём — то есть нашем — случае её можно перефразировать так: Хозяина Пустоты делает Радуга. Понимаешь?

— Ни слова.

— Да-да, очень смешно. Информация, Второй, информация! Если у людей `a l'image du roi l'univers se faconne, Вселенная подстраивается к облику короля, то у нас наоборот: сперва Вселенная выбирает короля, потом король примеряет на себя Вселенную, а уж потом Вселенная подумает о королевском облике; хотя, как показывает практика, подобные мелочи её обычно не заботят. Разве что глаза золотыми станут.

— Если ты думаешь, что я теперь что-нибудь понял, то… — начал было я, но Первый жестом велел мне замолчать.

— Слушай внимательно, Второй, так нам обоим будет проще. Помнишь, я говорил, что впервые почувствовал приближение Конца Эпохи, когда ты ушёл в Миролюдье после Второй Войны?

— Помню. И что?

— А то. Сам по себе этот твой поступок и особенно

его последствия в масштабах той же Вселенной — то есть Истока — значат гораздо больше, чем ты можешь подумать. Ведь ты вдумайся, что ты сделал! Фактически ты отказался от участи Духа, от жизни Духа ради того, чтобы пожить человеком в Мире Людей! Не замаскированным Исследователем даже, не Хранителем с проработанным сценарием, не странником-Мироходцем, а обычным человеком. Но твоя Радужная Сущность тем не менее осталась при тебе, а значит, ты остался связан с Истоком куда более прочными узами, чем любой житель его Миров. И он следил за тобой… Исток приглядывал за тобой, заботился о тебе. Наблюдал. Учился. Ты же понимаешь: Радуга не просто информационное поле. Она — это все мы, и все они, и живые, и мёртвые, и даже Падшие! И из всех она выбирает одного, который становится её глашатаем. Её пророком, если угодно. Её отражением. Хозяин Пустоты, — казалось бы, причём здесь Радуга? Тем более наш образ жизни, отдалённость от Истока, подспудный страх навсегда раствориться в его волнах, соседствующий с фанатичным желанием это сделать… Мы слишком долго воевали. Да, признаю, в этом была моя вина, пусть и не полностью, но, по сути, вектор развития, траекторию движения Первой Эпохи заложил своими действиями именно я — Первый Дух. Я первым нарушил данный нам миропорядок, внёс свои изменения, скорректировал нашу судьбу. Неважно, к чему это привело, к войнам или к миру. Потому что изменились сами Первомиры, иначе потекли и перемешались в других, отличных от первоначальных пропорций Триединые Субстанции. Вот что было действительно важно! Мои действия повлияли на ход всеобщей истории!.. Но моё время вышло. Когда мир перестаёт изменяться, он стагнирует. Когда вода перестаёт течь, она зацветает — или замерзает. К счастью, Исток не допускает подобного застоя, потому что Исток — это вечное движение жизни, вечные перемены, вечное развитие! И если прежний Хозяин Пустоты больше не меняет мир, Исток находит ему замену, — тем более всегда находится тот, кто не желает мириться со сложившимся порядком, кто мутит эту зеленеющую воду, разбивает лёд… и пускает по освобождённой Реке Жизни свои корабли. Так и случилось. А Искажённый стал катализатором той реакции, на которую одному тебе не хватало сил. Он стал мотивом для изменения; в конце концов, искажение — это тоже перемена. И ты набрал команду новых, преображённых Духов, человечных Духов. Ты нашёл гениев Истока — Сонни, Валю, Рихарда, Диму. И главное — смог правильно понять и решить проблему Искажённого, найдя средство для его устранения. Между прочим, Второй: ведь Ангелов тогда тоже ты принёс, верно?

— Ангелов? — признаться, я был немного растерян. Вся эта ситуация, торжественное послание Первого… Ангелов? Я?

Её смех — смех моего радужного Создания — вновь зазвенел в белой пустоте пространства хрустальными колокольчиками Истока.

— Ты просто забыл. Ничего, нестрашно. Ты вспомнишь, Второй. Ты всё обязательно вспомнишь. Осталось совсем немного.

— Ты говоришь прямо как Искажённый в моей иллюзии, — пробормотал я.

— Расслабься, Гермес. Искажённого больше нет. Есть только ты — и Исток. Ты — тот, кто растопил лёд и разрушил плотины; теперь — видишь? — идёт волна, идёт большая вода: она сметёт тебя, смоет с тебя всё лишнее, оставив только важное. Ты растворишься в ней без остатка, чтобы родиться заново — таким, каким ты должен стать. Хозяином Пустоты, Сияющим Сыном Радуги!

Хрустальный звон всё звучал и звучал, становясь с каждой секундой всё громче. Я понимал, что Рада тут уже не причём, понимал, что уже не слышу голоса Первого, понимал, что Первого давно здесь нет.

Звон превратился в гул, похожий на пение басовой струны. Белое пространство моего кабинета дрожало, словно дом при землетрясении. Я смотрел на «стены» и видел, как по ним расползаются трещины, сквозь которые в мою тесную келью, словно в треснувшее яйцо, пробивались радужные лучи.

Привычный мир рушился. Всё то, от чего я успел устать за Первую Эпоху, равно как и всё то, что мне в ней нравилось, — ничего из этого больше не имело ни значения, ни права на существование, и я отчётливо это понимал.

Всё тело буквально звенело от резкой, нестерпимой боли, а может, от невыносимого блаженства, — я не знал. Я больше ничего не знал, не понимал, не помнил. Ничто не имело смысла, кроме этой яростной песни, от которой разрывалось моё когда-то человеческое сердце. И я бы плакал, смеялся, трясся от страха, торжествовал, безумствовал, — если бы умел, если бы это имело хоть какое-нибудь значение, если бы тогда, после Второй Войны всё случилось иначе, если бы не было ни Германа Кастальского, ни Искажённого, ни Войнов Радуги, ни всей этой сумасшедшей, драматической, нелепой, трагифарсовой истории. Этого Проекта.