Хроники Проклятого
Шрифт:
Дядя Рувим остановился перед изломанным противником и заглянул ему в лицо.
– Ты слышал, что я спрашивал у твоего товарища? – профессор говорил на английском.
– Да… – выдохнул раненый. – Слышал… Лучше убей меня сразу… Я знаю не больше него.
– И не сомневайся, – пообещал профессор серьезно. – Убью. Обещаю. Но только тогда, когда ты расскажешь мне то, что мне нужно знать. Иначе – оставлю тебя умирать. Пока тебя найдут дружки, мухи успеют сожрать твои веки, высосут глаза, и ты изжаришься на камнях. Ответишь – умрешь быстро. Перспектива понятна?
– Да.
– Будешь говорить?
– Да.
– Имя?
– Курт
– Немец?
– Я австриец.
– Наемник?
– Да.
– Кто нанимал?
– Я не знаю. Киннер говорил правду. Нас нанимали анонимно. Звонили всегда разные люди, но, похоже, что работали мы на одного и того же заказчика.
Он застонал, и глаза его на миг закатились.
– Мне нечего добавить. Я прошу тебя, как солдат солдата – избавь меня от мучений.
– Вы убили моих ребят, – сказал Рувим чужим голосом. – Вы расстреляли людей, которые занимались самым мирным делом на свете. Просто так убили. Даже не интересуясь, зачем их надо уничтожить. И после этого ты просишь о милосердии? Так?
– Это работа, – выдохнул раненый. – Пойми, старик, это просто работа. Я бывший солдат, теперь патрульный в Граце. Трое детей. Четыре штуки евро в месяц – и это все. Здесь – двадцать пять штук за неделю. В армии меня учили убивать. И мне платят за то, что я делаю, а не за вопросы. В нашем ремесле всегда так. Хочешь жить – не задавай вопросов. Все скажут тебе одно и то же…
– Это я понимаю, – кивнул профессор, подбирая валяющуюся на камнях рацию. – Но, боюсь, что посочувствовать не могу. Когда люди за деньги убивают других людей, мне их не жаль. Тебе не следовало соглашаться на эту работу, Курт. Это ошибка. И ее уже не исправить. Твой «уоки-токи»?
– Да.
– Хорошая игрушка, но кодированная… Связь каждый час?
– Каждые два.
– Прямо как на курорте. Ну и правильно, чего нас бояться? Мы люди мирные. Кусаем только тогда, когда страшно и в угол загнали. Последний сеанс был давно?
– Перед тем, как вы на нас напали.
– Минут пятнадцать, значит. Тоже неплохо. Какой код рации, солдат?
– Три-пять-один-четыре…
– Ну вот, хоть какая-то от тебя польза…
Наклонившись, дядя махнул рукой перед лицом раненого, легко, словно хотел согнать с того муху, а австриец почему-то тут же уронил голову на грудь и засвистел, словно сквозняк в дверном проеме.
Кац отвернулся от умирающего, вытирая лезвие заскорузлой тряпкой, которая еще день назад была носовым платком.
– Ну? Что нашла, девочка моя? – спросил он как ни в чем не бывало. – У них должно быть все необходимое на несколько дней погони. Перестаньте так смотреть на меня, ребята, я не Дракула, честное слово! Припасы, вода, лекарства?
– Есть аптечка, – сказал Валентин, роясь в багажнике одной из машин.
– И здесь есть, – отозвалась девушка. – И аптечка, и вода…
Голос у Арин был не самый веселый. Шагровскому показалось, что она избегает смотреть на дядю Рувима. Честно говоря, превращение профессора археологии в подобие Джона Рэмбо и на него самого произвело немалое впечатление.
– Аптечку сюда давай, – приказал Кац голосом, не терпящим возражений. – Валентин, мой фонарь сел. Есть там что-то подходящее?
На боку у убитого Арин наемника поблескивал короткий
– Подсвети здесь, – попросил дядя. – Давай руку, Арин.
В белом искусственном свете рана на предплечье девушки выглядела совсем нехорошо, но дядя почему-то не расстроился.
59
Маглайт – мощные портативные фонари с галогенным светом. Применяются полицейскими силами США, армиями нескольких стран. Корпус фонаря изготовлен из титано-магниевого сплава, твердый и тяжелый. Помимо осветительного прибора фонарь может служить еще и оружием.
– Не орать, – распорядился он и плеснул прямо на окаймленное красной опухолью пулевое отверстие антисептиком из баллона.
Арин не заорала, а зашипела, как испуганная кошка. Жидкость вскипела в ране, окрашиваясь в розовое, а дядя уже вытащил из раскуроченной аптечки шприц-тубу и ловко, чтобы не сказать, привычно, сдернул зубами защитный колпачок с иглы.
– Грамотные ребята, – пояснил он, вгоняя иглу в руку девушки. – Медкомплект не наш, но все, что надо, есть. Это антибиотик с обезболивающим, так что сейчас полегчает… Теперь повязку… Будешь как новенькая! Водички попей, девочка моя, и мне принеси… Я уже часов двенадцать не пил…
– Спасибо, – выдавила из себя Арин.
– Пять минут – и тебя можно будет приглашать на танго! – пошутил Кац. – И ты иди сюда, герой! Куда тебя?
Увидев бок Валентина, дядя присвистнул:
– Везунчик… Будешь терпеть или дать чего погрызть?
– Не понял?
– Орать будешь, – пояснил дядя и с жадностью опорожнил пластиковую бутылку с водой, принесенную ассистенткой. – Зажми что-то зубами, пока я промою рану… Ложись на другой бок и задери свое рубище, племянничек…
– Я потерплю.
– Ну смотри… – согласился профессор и плеснул на рану дезинфикатом.
Шагровский не заорал, потому что не смог – боль перебила дыхание, только засипел, разевая рот.
Он буквально чувствовал, как образующиеся внутри плоти пузырьки вырываются на поверхность кожи, вынося с собой скопившуюся в рубце грязь.
– Спокойно, – прошепелявил Кац, делая укол, – колпачок от шприц-тубы мешал ему говорить разборчиво. – Молодец. Уже все! Все!
Но Валентин шипел еще пару раз – когда дядя Рувим накладывал на рану мазь и когда заклеивал бок пластырем.
– Готово! – объявил профессор через пару минут. – Кто из вас, дети, вытащит из меня железку?
– Ты ранен? – удивился Шагровский, привставая. – Куда?
– Ерунда, – отмахнулся дядя, но штаны приспустил. – Рикошет. Самое позорное место. Еще и по касательной… Ох… Ранен, смешно сказать, в правое полужопие! Ты делай, племянничек! Арин, тебе на это еще рано смотреть!
Пуля вошла в ягодицу по касательной справа вверху, как раз туда, куда по правилам делаются уколы. Поэтому рана не сильно кровила, но пуля навылет не прошла, сидела достаточно глубоко, прощупываясь под кожей, как крупный желвак.