Хроники Проклятого
Шрифт:
– Только его так не открыть, – сообщил он, буквально проводя по тубусу своим немаленьким носом. – Крышка и корпус между собой срослись… Видите, как затянуло? Я бы попробовал распороть днище. Хотя там, я думаю, не лучше, все сшито добротно, внахлест. И боковой шов такой же… Разве что вскрыть мини-пилой, вот здесь, – он указал на крышку. – Тогда мы наверняка не зацепим документы, если они там есть, а после этого любой реставратор, если у него руки не из жопы, легко придаст этой штуке первоначальный вид… Да что реставратор, я сам это сделаю за пару часов!
Он почесал бороду и задумчиво посмотрел на начальника.
– Ну,
– Режем, – согласился дядя Рувим. – Только не просто аккуратно, а очень аккуратно…
– Как обрезание любимому брату! – пообещал Борух, доставая из чехла нечто, напоминающее электрическую зубную щетку, только со сверкающим диском на конце. – Никто ничего не почувствует…
Зажужжал моторчик, и диск практически без сопротивления впился в тысячелетнюю кожу. Запахло паленым волосом. Молодой ассистент работал, как врач-дантист: осторожно, ежесекундно контролируя линию разреза, прочищая ее мягкой кисточкой. Ороговевший материал резался легко, слегка подгорая по краям, отчего незначительно менял цвет.
Шагровский видел, что дядя просто приплясывает от нетерпения, буквально сгорает от желания немедленно взять в руки то, что скрывал старый тубус. Несмотря на возраст, с темпераментом у профессора все было просто отлично, лучше, чем с терпением.
Зато бородатый ассистент никуда не торопился, как и было обещано, работал тщательно и вскрыл чехол только с третьего прохода. Срезанная стальным кругом крышка отвалилась в сторону, открывая внутренности тубуса.
– Гвиль! – выдохнул Кац и со свистом втянул воздух через стиснутые зубы. – Настоящий гвиль! Йофи!
Внутри кожаной трубы виднелись прекрасно сохранившиеся листы пергамента.
Рувим Кац протянул руку к находке, пальцы у него чуть дрожали. Он почти дотронулся до пергаментов, но в последний момент отдернул руку и поднял на коллег глаза – счастливые и почему-то чуть влажные, но это, наверное, от переутомления.
– Ребята, – сказал он на русском. – Милые вы мои! А давайте-ка выпьем!
Глава 21
Ничто так не поднимает боевой дух осажденных, как отбитый штурм.
Ничто так не озлобляет осаждающих, как штурм неудачный.
До конца сжечь осадную башню не получилось, но и то, что горящие стрелы основательно повредили обшивку и даже воспламенили в нескольких местах основную конструкцию, вызвало у защитников Мецады бурное ликование.
Эту радость не могли испортить даже двенадцать убитых и пятеро тяжелораненых, хотя каждая рука, способная держать меч, сейчас была на вес золота.
Трупы лежали возле стены арсенала, поодаль от синагоги, лекарь-ессей, не чураясь помощи женщин, пытался заниматься ранеными, которых перенесли в тень, под навес возле входа в караульную. А оставшиеся в живых с криками отплясывали на камнях двора, потрясая оружием и смеясь. Родственники погибших оплакивали своих мертвых, не обращая внимания на радость остальных. Празднующие не обращали внимание на скорбящих.
Люди привыкли к смерти за годы войны. Смерть привыкла к тому, что никто не шарахается от ее ледяного дыхания за спиной.
Иегуда смотрел на пляшущих и ничему не удивлялся.
Люди оставались
Элезар тоже видел, что поводов для радости нет.
Это, конечно, была победа. Но победили его люди только потому, что римляне не рассчитали высоту насыпи. До того, как площадка осадной башни сравняется по высоте с гребнем стены, а створ, скрывающий тяжелый «баран», будет на уровне середины стенной кладки, осталось всего несколько локтей.
Пять дней работы. От силы семь. Не более. И кто победит тогда?
Большинство убитых сегодня пали от «скорпиона», [86] который вел огонь по лучникам через бойницу на предпоследнем этаже башни. Его стрелы с удивительной силой и пугающей точностью выбивали бреши в рядах пращников и лучников, а поразить того, кто стоял за рычагами стреломета, не было ровным счетом никакой возможности. И только когда щит, прикрывающий боевую машину, запылал, залитый черной пузырящейся жижей, и внутренности башни начали заполняться едким дымом от горящей смолы, смертоносный град прекратился.
86
«Скорпион» или хиробаллистра – стреломет торсионного действия (ручная баллиста, стреляющая мощными «болтами» длиною более 35 сантиметров и весом до 120 граммов), обслуживаемый одним солдатом.
Еще несколько человек, лежащих теперь на камнях сломанными куклами, пало от баллисты, ее ядра с монотонностью тарана лупили в стену, круша камни, а иногда попадали в гребень и тогда рвали на части человеческие тела.
Смерть всегда страшна вблизи, но когда тяжелое каменное ядро с утробным хрустом дробило плоть, зрелище становилось нестерпимым. Казалось, что в мертвецах не осталось ни одной целой кости. Стены были забрызганы кровью и человеческими мозгами, и мухи, наевшись до отвала свежими останками, едва ползали по скользким от телесных жидкостей камням.
Каждое попадание ядра в гребень стены вызывало рев римлян, наблюдавших за стрельбой с безопасного расстояния.
Каждый солдат, убитый на осадной башне или настигнутый стрелой у ее основания, вызывал радостные крики у защитников.
Но если каждая смерть римского легионера приближала его войско к победе, то смерть каждого сикария делала более скорым их неизбежное поражение.
И можно было сколько угодно плясать, вздымая руки и глаза к небу, словно на праздновании Дня Мордехая, [87] но горьким будет похмелье, потому что в этот раз победы не случится.
87
День Мордехая – название праздника Пурим при Хасмонеях. Пумрим – еврейский праздник, установленный, согласно библейской Книге Эсфири (Эстер), в память спасения евреев, проживавших на территории Персидской империи от истребления их Аманом-амаликитянином, любимцем персидского царя Артаксеркса.