Хроники Пустоши

Левицкий Андрей

Фермер быстро сделал их и спросил:

– Сколько?

– Половину, – сказал Макота. – А чего? Скоко и с остальных.

Ефраим качнул головой:

– Четверть.

– Половину. Почему я тебе скидку делать буду?

– Четверть. Спалишь ферму – вообще ничего не получишь.

– Та не важно оно мне. С Бориской все одно покончу, не буду сговариваться. Не люблю я его, он гордец. Я, слышь, и так имею с других фермеров больше, чем могу потратить.

– Много не бывает никогда, – возразил Ефраим. – Хорошо, треть. И тогда завтра

я не стану помогать Джай-Кану.

Атаман чуток поразмыслил, широко улыбнулся и, шагнув к фермеру, протянул руку:

– Лады, треть твово урожая каждый сезон.

Ефраим посмотрел на ладонь Макоты. Лицо его окаменело. Атаман руку не убирал, глаза поблескивали зло, безжалостно. Фермер скрипнул зубами и пожал мягкие пальцы врага.

Теперь спасти Бориса Джай-Кана могло только чудо. Но в эти жестокие времена чудеса перестали случаться на Земле.

* * *

Пьяное веселье на первом этаже Дворца каждую минуту могло превратиться в стрельбу с поножовщиной. Разобрав старые стеллажи на доски, бандиты разожгли костер прямо посреди зала. Люди атамана вопили во все горло; хохоча и ругаясь, плясали пьяные шлюхи. Сквозь шум иногда доносились крики женщин, которых притащили с фермы Бориса Джай-Кана.

Макота устроил свои апартаменты на третьем этаже. Зрительные залы бывшего мультиплекса и бар на втором отвел под склады, первый этаж отдал своим людям.

Завернутый в простыню атаман, посасывая погасшую трубку с выжженной на чашечке буквой «М», разглядывал через большое окно спальни задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносились грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, но после разорения фермы Джай-Кана хлопцы имели право расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех.

Ему и самому не помешало бы выпить. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя говорил имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати и, щелкнув пальцами, велел:

– Вон.

Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем – полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.

– Вот коровы! – Атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. – Слышь, это ж, как его… хрусталь!

Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.

– Ну разбили, – сонно протянула она.

Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.

– Ты чё делаешь?! – Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол.

Рыжая, похоже, была совсем дурой – до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз

стукнуть ее, чтобы заткнулась.

– Осколки подобрать! – велел он. – И вон отсюда! Быстро, ну!

Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, натянула поскорее и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.

– Ну ты, бесстыжая! – рявкнул Макота. – Валите отседова обе!

Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел в коридор. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.

* * *

Стоя у дверей своих апартаментов, атаман глядел на Чеченю. Тот морщился, трогал стянутое повязкой плечо и часто прикладывался к бутылке.

– А потом он наружу выскочил и давай по мне палить…

– Ну а ты чего ж по ему не палил?

Чеченя облизнулся и глянул по сторонам, будто ожидая услышать подсказку. В бутылке оставалось на глоток, не больше.

– Шакаленок из-под махины своей выстрелил. Из-под этого…

– Из-под «Панча», – напомнил Макота.

– Ага. На землю упал и вперед. Револьвер у него. По ногам мне! Сапоги испоганил, плесень!

Атаман перевел взгляд на щегольские сапоги порученца. В голенищах зияли внушительные дыры.

– Как же ты ходишь?.. А-а, у тебя там волчьи пластины вшиты, – вспомнил он и похлопал себя по плечам.

– Вшиты, – сумрачно подтвердил Чеченя. Опустошив бутылку, он вытер губы ладонью. – Ну, я тогда ходу оттуда…

– Ходу, да? От фермерского-то шакаленка малолетнего? Ты, цвет и опора, гроза и надёжа?

– Хозяин! – взмолился Чеченя. – Я ж те говорю: там еще летун был с автоматом! Автомат, понимашь? Подняться не давал, патронов не жалел! А сверху, с башни «Панча» этого, из ружжа палили. То, наверно, девка была с леталки. Шакала и Гримбу положили. Пришлось тикать. Но старуху-то со стариком мы кончили, как ты и велел. А на летунов случайно наткнулись, грех было мимо проскочить, но тут шакаленок этот… Ну неожиданно он появился! Кто ж знал, что он такой прыткий?! – едва не прокричал порученец и сник под насмешливым взглядом хозяина.

Внизу шумела бравая армия атамана Макоты. Качаясь, с креном вперед, по лестнице поднялся лысый крепыш Морз, одетый лишь в закатанные до колен штаны.

– Чеченчик! – прохрипел он. – Ну ты чего тут? Давай к нам, мы… – И бессмысленно улыбаясь, попытался облапить Чеченю.

– Куда прешь, гнида?! – заорал порученец и треснул кулаком по лыбящейся роже. Зрачки Морза окончательно разъехались в разные стороны. Чеченя расквасил ему нос, врезал по почкам, а потом прицельным ударом в подбородок сбил с ног. Бандит упал на спину. Будто размышляя о чем-то важном, полежал немного, уставившись в потолок, перевернулся и пополз обратно к лестнице.