Хроники разрушенного берега
Шрифт:
– Сильно не спеши, – дал он ему последний совет, – до сумерек тебе надо добраться к краю леса, там закостришься и переночуешь. К трассе завтра выйдешь. А я на последнее ночевое место двинул.
Провожая Бабцева, Рюмин, конечно, терял четыре драгоценных промысловых дня.
– Но не мог я такого придурка просто так пустить тайгой к людям выходить, – рассказывал Виталий об этом впоследствии, прихлёбывая чай в заново построенной избушке. – Он бы сгинул буквально на первых метрах, а я потом перед замдиректора отвечай! Так-то, конечно, такому хмырю сдохнуть – никакого ущерба для общества. Но отвечать придётся. Так что хрен с ним, пришлось выводить его к перевалу. И то потом весь сезон мучился – вышел он в конце
Возле сгоревшего зимовья Рюмин соорудил что-то вроде палатки: связал каркас по типу козел из пяти шестов, обтянул его брезентом, а внутри установил печку, которую выковырял из пожарища. На пол импровизированной палатки он наломал полуметровый слой тонких лиственничных веток, получился упругий и очень приятно пахнущий матрас – этому способу обустройства ночлега он научился у тех же бродячих эвенов. Поэтому уже через день после возвращения с перевала Рюмин смог почти всё внимание уделять промыслу.
– По сравнению с тем, что могло бы случиться, ущерб был минимален. По сути, сгорели только изба, спальные принадлежности, карабин и запас патронов. Самый важный предмет в тайге, бензопилу, Бабцев ухитрился снова заклинить в одном из деревьев неподалёку, такая же судьба постигла двуручную пилу и ножовку, топоры в момент взрыва находились под рукой на улице, посуду немытую парень, опасаясь моего скорого прихода, собрал в кучу и вытащил на улицу. Спальный мешок и запасной матрас у меня вместе с брезентом лежали на лабазе, там же, где лыжи, – слава богу, глубокого снега ещё не выпало. В общем, даже и выпало бы – я б лыжи себе сделал из сухой чозении, дело-то не очень хитрое, но всё время, время, понимаешь…
– Не холодно было в палатке?
– Ну, в палатке никогда тепло не бывает. Топишь печку – жарко, через пять минут как перестало гореть – дубак такой же, как на улице. Брезент тепла не держит. Особенно первое время тяжело было, пока снег не выпал.
Зато пока снега не было, по путикам легко ходить было. Соболь шёл в ту осень хорошо, лучше, чем обычно, я ещё и из-за этого в тайге остался.
В середине декабря начал выпадать то ли долгожданный, то ли не очень долгожданный снег. В эти дни Рюмин с остервенением валил лес на дрова и на намечавшуюся по окончании сезона стройку.
– Надо было и о следующем сезоне думать. Мне проще было на весну остаться, новую избу построить, чем летом заезжать или в начале следующего промысла время тратить. А дрова – дрова всегда нужны…
За четыре дня снегопадов Рюмин свалил перед палаткой гору дров едва ли не выше своего временного жилища. Максима «дров много не бывает» насквозь въелась в сознание лесного жителя.
– Снег вымороженный шёл, – говорил мне Рюмин, словно оправдываясь, – потому, хоть и выглядишь во время работы, как снеговик, перед палаткой отряхнулся, печку пожарил полчаса – и снова сухой и тёплый.
После снегопадов наступила самая тяжёлая пора промысла: надо было очистить капканы от снега, часть переставить, изучить звериные переходы, понять, где ловить соболя «под след».
Хорошо ещё, часть патронов к мелкокалиберной винтовке лежала в лабазе. Поэтому Рюмин по дороге стрелял на приманку кедровку, рябчиков, глухаря и белку – на ту же сдачу для государственной надобности.
Новый год прошёл в тайге как обычно, он совершенно ничем не отличался от других дней. С утра – волевое решение вылезти из спального мешка на уличной крепости мороз, марш-бросок к печке, разжигание огня под аккомпанемент клацанья зубами, затем очередное затаивание в мешке, сладкая дремота, из которой выводит лишь пение закипевшего чайника. Потом – тщательный разбор одежды, проверка нескольких капканов, которые всегда «на всякий случай» запрятаны в рюкзак. Плотный завтрак – крепкий сладкий чёрный чай и куропаточья шурпа с рисом. Завтракает промысловик всегда
Затем наступал черёд тщательного одевания. Глупая присказка «Отчего сибиряки зимой не мёрзнут? Да оттого, что одеваются тепло!» кажется глупой только на первый взгляд, на самом деле в ней заключена огромная сермяжная правда. И подбор одежды, и сам процесс одевания в условиях, когда собираешься весь день пробыть на улице при температуре около минус сорока градусов, – в высшей степени ответственные мероприятия. Дело в том, что каков бы мороз ни был, при движении на лыжах человек греется и даже потеет. Ну а при неизбежных остановках – замерзает. Кроме того, большое значение при зимнем промысле имеет выбор маршрута – и над этим охотник тоже думает, пока не «встал на тропу». Если мороз давит крепко, а по вершинам деревьев слышится хотя бы лёгкий ветерок, нет смысла идти на широкую реку или в лесотундру: обморозишься. В такую погоду проверяют путики, идущие по глухой чащобе, на внутренних протоках и вдоль высокой речной террасы – в местах, защищённых от ветра. А то и подумает-подумает промысловик, выйдет на мороз пару раз, вроде бы собираясь трогаться в путь, – да так и останется у своей палатки. Определив этот день для очередной заготовки дров и валки строевого леса, что занимало у Рюмина больше половины его рабочего времени. Впрочем, как и почти у всех охотников-промысловиков.
Понемногу дни стали увеличиваться, солнце всё дольше задерживалось над розовыми горами хребта. В какой-то из таких дней Рюмин услышал стрекотание самолёта. Биплан Ан-2 шёл над рекой на небольшой высоте, отрисовывая все повороты. Похоже, считал лосей для охотуправления.
Рюмин выбежал на зализанную метелями Чёломджу почти в тот момент, когда машина пролетала мимо. Его заметили. Самолёт дважды прошёл над ним и над его базой и помахал крыльями.
«Теперь в госпромхоз хоть сообщат, что живой», – подумал Рюмин.
В конце февраля Виталий сделал длительную вылазку на южный край своего промыслового участка. Там он повстречал своего соседа – охотника Сашу Богданова, который в поисках выдры тоже проходил руслом реки.
Эти встречи «двух одиночеств» в безлюдной тайге, где в радиусе двухсот километров нет ни одного человека, кроме тебя и твоего визави, кажутся совершенно невероятными, но, тем не менее, случаются гораздо чаще, чем может показаться. Дело здесь вот в чём: каждый странник использует наиболее рациональные, с его точки зрения, пути-дороги, и нет ничего удивительного, что этими путями-дорогами пользуются и другие люди, буде они оказываются в тех же местах в то же время.
Встреча вышла сдержанной, как и все подобные таёжные пересечения. За долгие месяцы одиночества охотники отвыкают от общения и не рвутся к нему. Но Богданов, который выходил на Новый год к семье, мог кое-что рассказать Рюмину о госпромхозе, начальстве и напарнике.
– Молодой, когда в город вернулся, сказал, что ты его выгнал. Лишь бы пушниной не делиться. И даже избу для этого сжечь не поленился. Ему, конечно, никто особо не поверил, но разговоров по возвращении много будет.
– Мне его, чтобы избавиться, было бы проще под лёд пустить, – хмыкнул Виталий. – Не устраивать самому себе спектакль с пожаром. Всё равно никто, кроме меня, ничего ни доказать, ни опровергнуть не сможет.