Она увидела его глаза, почувствовала на своей талии его руки, обнявшие ее, и уткнулась носом ему в плечо:
– Постарайся никогда не называть меня… Розмари…
* * *
Как
ни старалась Маша, но больше обманывать себя она уже не могла. Вот и сейчас, сидя на краешке кроватки Даниэля и любуясь его спокойным нежным личиком, она видела в нем знакомые черты. Перед ней в голубой пижамке спал… маленький Володя. И никто, ни Жозе, ни Одетт – ничего до сих пор не заметили? Хотя откуда им знать, каким был ее первый муж? Жозе – тоже брюнет, с темными выразительными глазами…
Володя. Как он теперь? Слава богу, его выпустили на свободу, эта история закончилась. Смогут ли они с Диной создать новую семью или нет? Поверит ли он в ее любовь, в свои чувства к ней? Как сложится его дальнейшая жизнь?..
Она достала из кармана написанное
еще утром письмо, чтобы перечитать его. Поднесла к тусклой лампе. Письмо-прощание, письмо-признание. Когда Чагин получит его, он будет знать, что у него есть сын. И увидит фотографию маленького Даниэля, стоящего возле новогодней елки на площади в Лиссабоне… («Представляешь, Володя, это самая высокая елка в Европе, высотой в семьдесят пять метров, с двадцатипятиэтажный дом, на ней двадцать пять километров гирлянд и два миллиона шариков…»)
В спальню неслышно вошла Одетт. Замерла на пороге, всматриваясь в Машино лицо. Сделала еще несколько шагов и заглянула через ее плечо. Потом молча взяла из рук ошеломленной, застигнутой врасплох Маши письмо, конверт и фотографию и покачала головой.
– Оставь уже его в покое, – сказала она. – А Жозе никогда ничего не узнает. Для него Даниэль – его первенец. Пойдем спать, Мари.