Хроники Рыжей (Трилогия)
Шрифт:
– Мелеана, ты опять не спишь? – громко зевнул полуодетый Огвур, выходя на балкончик. – Поберегла бы ты свое драгоценное здоровье.
– Не спится мне, тысячник. Слишком уж во дворце душно, – пожаловалась я. – А как Ланс себя чувствует?
– Да спит он сладко, – в голосе орка промелькнула плохо скрытая нежность.
Я давно уже перестала вдаваться в подробности странной дружбы двух мужчин. В конце концов, в чужую личную жизнь лезут те, у кого нет своей. А мне бы для начала со своими проблемами разобраться не мешало.
Белый Волк снова зевнул и облокотился на парапет, как и я – рассматривая уснувший город.
–
– О ней! – призналась я.
Со стороны ворот послышалась громкая перебранка, скрип открываемых засовов и звонкое ритмичное постукивание лошадиных подков по каменной мостовой.
– Ишь, ты, – вытянул шею заинтригованный Огвур, – Генрих куда–то сорвался! Это в полночь–то! Сбрендил он, что ли? На караульных наорал, приказал открыть ворота и помчался галопом, словно за ним гоблины гонятся!
– Сволочь он! – сердито буркнула я, не поднимая головы. – Пусть уматывает!
– Неужели поругались?
– Любовь зла, – с неожиданной горечью выдавила я. – Вот козлы этим и пользуются!
– Ясно! – многозначительно протянул орк. – Фраза есть хорошая на этот счет – милые бранятся, только тешатся!
– Да иди ты! – Я всерьез замахнулась на насмешника.
– Иду, иду! – покорно согласился мудрый друг, покидая балкончик.
Уже из глубины темной комнаты до меня долетел его тихий голос:
– Прогнала, значит, барона? А ведь он тебя любит! Сама–то потом жалеть не будешь?
Я швырнула ему вслед серебряный кубок, с грохотом покатившийся по паркетному полу. Сердце подсказывало мне, что я обошлась с Генрихом слишком сурово. А что, если я больше никогда его не увижу?
За тебя молюсь благому богу!
Богу благородства и любви,
Ведь обет – к тебе найти дорогу —
Я сто раз давала на крови.
Но судьбу не подкупить молитвой
Даже тем, кто выдержал искус.
Ложе страсти путаем мы с битвой,
Ненависть мы пробуем на вкус.
По твоей утраченной душе
Добровольно вновь ношу вериги я,
Жизнь моя – в рапире, в палаше,
Боевая честь – моя религия.
Может быть, в проселочной пыли
Разгляжу случайно след твоих сапог,
Как же мы с тобою позабыть могли,
Что к любви жестоких – не прощает бог.
О тебе молюсь я еженощно…
И, нагнувшись к следу на пыли,
Я, назло разлуке, знаю точно —
Жив! Мои молитвы помогли…
Мысли о башне не шли из головы. Я спустилась в сад и прогулочным шагом направилась к зачарованному месту, кончиком Нурилона сшибая хвостики высоких травинок. Чем логика отличается от дедукции? Способность к логическим выкладкам позволяет прийти к нужным выводам, последовательно перебирая и правильно выстраивая цепочку из ранее известных фактов. Дедукция, наоборот, на основании только причины, результата и побочных деталей – позволяет достоверно восстановить утерянные промежуточные звенья. Первоначальный посыл – мой брат спрятан в башне. Результат – башня стала невидимой, и войти в нее невозможно. Следует понять – на чем основана защитная магия. Будем считать, что заклятия накладывал сам принц Ужас. Какая магия ему доступна? Чем подкреплено заклятие? Если он пытался сказать мне о башне, значит, был стопроцентно уверен, что я смогу снять заклятие. Что такого общего есть у нас с Ужасом, что позволяло бы мне нейтрализовать его магию?
Я нерешительно топталась около холмика. Чем я рискую? Да, в сущности, ни чем. Закатать рукав и нанести маленький разрез на запястье левой руки – стало минутным делом. Капля крови медленно зависла в воздухе, а затем упала точно к основанию холмика. Раздалось негромкое гудение, перед моим удивленным взором возникло серое облачко, которое, уплотняясь и материализуясь, начало очерчивать каменную кладку стен. Башня становилась видимой постепенно, камень за камнем, уровень за уровнем, словно из земли вырастал гигантский гриб, крытый красной черепицей. Я моргнула. В серой замшелой стене, прямо перед моим лицом, прорезалась дверная арка, освещенная факелом, будто нарочито прикрепленным у косяка. Дверь призывно приоткрылась. Я усмехнулась, вынула горящий факел из кольца и шагнула через порог.
Меня вел изумрудный кулон. Жжение, служившее поисковым сигналом, давно превысило предел допустимой боли, но я терпела. Винтовая лестница поднималась на верхние ярусы башни, но я не обратила на нее никакого внимания и, посветив факелом себе под ноги, начала спускаться вниз, по сырым выщербленным ступеням, петляющим вдоль темного колодца узкого лаза, идущего, казалось, в саму демонову бездну. Я содрогнулась от животного ужаса – из подвала несло промозглой сыростью и запахом тлена. Ржавые цепи и клочья тенет украшали стены. Уже многие и многие годы никто не посещал этих кошмарных катакомб. Не верилось в то, что кто–то живой мог обитать среди царства запустения и плесени. А если и обитал, то, вероятно, давно утратил всякий человеческий облик.
Омерзительные, хлюпающие под сапогами ступени вывели меня в полуразрушенный коридор. Пару раз под ногами мягко спружинило, мне показалось, что я наступила на нечто шевелящееся и попискивающее, но думать о тварях, возможно, шныряющих по полу, – не хотелось. Подземный этаж башни оказался сильно разрушен. Там и сям я натыкалась на осыпавшиеся фрагменты стен, а один раз мне даже пришлось перелезать через приличный завал. Я подняла источник света к закопченным потолочным аркам и отшатнулась, ускорив шаги: испещренный трещинами и разломами, потолок грозил вот–вот обвалиться на мою безрассудную голову.
Хуже всего стало после того, как я миновала коридор и вошла в лабиринт тюремных помещений, когда–то служивших последним пристанищем несчастных узников. Многочисленные оковы, и сейчас не желавшие выпускать из своих смертельных объятий полусгнившие остовы сгинувших жертв, не оставляли сомнений относительно предназначения этого яруса. Приходилось только изумляться изобретательности палачей, заковывавших пленных в столь невероятных позах. Не хотелось даже верить, что этими извергами могли оказаться мои титулованные предки. Невыносимо угнетающая тишина коридора сменилась какофонией разнообразных, самых невообразимых звуков. Неведомо откуда взявшийся ветер завывал в щелях каменной кладки, брякал ржавыми кандалами, раскачивая высохшие скелеты с глазницами, вспыхивавшими потусторонним синим светом. Один гигантский остов неожиданно повернулся ко мне, с таким натурализмом протягивая обглоданные крысами конечности, что я не выдержала – и с нервным смешком разрубила его на части, избавившись от неупокоенных останков.