Хроники Севера
Шрифт:
Первый лук, изготовленный лично для него мастером на четвертый год, был легким скорострельным оружием для охоты. Тонкий и гибкий, он идеально лег в руку Арена, заражая его своим веселым пением, когда стрелы одна за другой срывались с тетивы и, сверкая оперением на солнце, уходили в цель. К тому времени юноша окреп и в свободное от работы с мастером время подолгу бродил по лесам, не расставаясь со своим новым оружием. Непосредственно добычей дичи он занимался не так уж часто, но тренировался постоянно.
Новый лук Арена был непохож на все остальные, виденные им за время работы у мастера, хотя
Три дня юноша мучился этим вопросом, пока не решился задать его мастеру. Тот ответил очень неопределенно, мол, иногда рисунок складывается сам собой, но ему тоже порой чудится, что он что-то означает. Арену показалось, что Лодан знает больше, чем говорит, но то ли не уверен в своем мнении, то ли юноше пока рано об этом знать. Однако главные странности оказались еще впереди.
Арен начал пристреливать новый лук. Сначала все шло привычно, но ближе к вечеру, стоило ему сосредоточиться на прицеле, как он начинал сначала неясно, а потом все отчетливее видеть в направлении цели отверстие, похожее на маленькую открытую дверцу. За дверцей не было видно ничего, но создавалась уверенность, что цель находится сразу за ней. В первые разы юноша начинал встряхивать головой, отгоняя наваждение, но чем дольше он тренировался, тем быстрее начинала появляться дверца. К концу декады Арен просто замучился с этим видением, мешающим нормально целиться. Обращаться к мастеру юноша стеснялся, полагая, что все дело в его отсутствующем глазе, и он должен научиться справляться сам.
Так бы Арен думал и дальше, пока однажды во сне не оказался в мире без красок. Мир и сам был довольно странным, казалось, что там никто не живет, хотя в нем имелись и поля, и леса, и море, и даже какие-то пустые поселения, но главное, все виделось только в разных оттенках серого. Он сам двигался сквозь этот мир как бесплотная тень. Проснулся юноша в ужасе от такого сна, а самое неприятное оказалось в том, что за дверцей, которую он видел, прицеливаясь, строго говоря, не то чтобы совсем уж ничего не было, там виднелся смазанный кусочек этого самого мира.
Дело происходило осенью, и пасмурные серые дни были не редкостью даже в реальном мире. В такие периоды Ареном овладевало странное сосущее чувство, что его что-то или кто-то тянет к себе, и юноша не находил места, стараясь отвлечься на какую-нибудь простую работу. Спустя декады полторы после нескольких пасмурных дней он снова во сне оказался в сером мире. На этот раз Арен был скорее не испуган, а раздражен, и мир ответил ему тем же — при попытке прикоснуться к серому растению оно осыпалось хлопьями пепла, камни превращались в горсть серого песка, юноша закричал, но только странные птицы безмолвно взлетели из развалин заброшенных строений. Арен проснулся в холодном поту — со всеми этими видениями надо было что-то делать, иначе он тронется рассудком.
Юноша подумал,
Серый мир продолжал являться Арену, и ему приходилось учиться в нем жить. По сути, в том мире не было ничего безусловно неприятного или пугающего, просто он сильно отличался от того, который юноша видел каждый день, да и тут зимний день разительно отличался от летнего, ночь от дня, а то и другое от сумерек. Постепенно неприязнь к серому миру сменилась интересом, а потом Арен понял, что ближе всего к тому миру именно сумерки.
«Я никогда не променяю вечерний сумрак серебра на дня начищенное золото…» Юноша уже не помнил, где и по какому случаю слышал эти строки, но к серому миру, постепенно начинавшему восприниматься серебристым и ласковым, они подходили в самый раз.
Когда срочные дела закончились, уже наступила зима, но снега пока выпало немного, и Арен отпросился у Лодана навестить Караду, все же юноша чувствовал себя немного не в своей тарелке, пока не разберется, что за странный мир он видит и какое тот имеет отношение к нему самому. Теперь Арена уже не страшил почти трехдневный путь к жилищу ведающей с ночевками у костра, и он радостно отправился в дорогу.
Карада встретила юношу радушно, а Сован просто просиял, похлопав парня по плечу и с ходу заявив, что тот становится настоящим мужчиной. Арен и сам удивился, почему давно знакомые люди кажутся ему ниже ростом, чем он помнит. Со слов Сована стало ясно, что юноша за лето заметно подрос и раздался в плечах; сам Арен, занятый другими проблемами, как-то не придал значения тому, что за это время штаны стали ему коротковаты.
— Ну рассказывай! — велела юноше ведунья после того, как они вместе поужинали и Сован отправился спать к себе в пристройку. — Вижу ведь, что не просто в гости заглянул.
Арен сначала улыбнулся в ответ на ворчливый тон Карады, а потом посерьезнел:
— Мне кажется, что все началось после того, как мастер Нэдри сделал мне настоящий боевой лук. Нет, не этот, — ответил он на взгляд ведающей, брошенный на стену, куда Арен повесил легкий охотничий лук. С ним юноша теперь почти не расставался, отправляясь в путь.
— Что ж не пришел с тем? — Карада была явно недовольна несообразительностью юноши.
— Того я как-то побаиваюсь, что ли, — смутился он. — А дорога неблизкая.
— Ладно, рассказывай!
И Арен поведал ей по порядку, как все началось и до чего успело дойти сейчас, а также передал кое-что из рассказа Лодана о неком народе, к которому он имеет отношение, чтобы узнать мнение ведающей и на эту тему. По ходу повествования ведающая не раз поминала мастера и его ученика не очень приличными словами за непроходимую тупость, а потом на некоторое время задумалась, то и дело поглядывая на Арена.
— Так, значит, этот старый болван сказал, что вы из одного народа? — прервала она свое молчание.