Хроники странного королевства. Возвращение (Дилогия)
Шрифт:
Торо водрузил на стол свою ношу, затем удобно уселся на кушетку Гиппократа – самое прочное, что было в доме, и неторопливо пояснил:
– Соскучился по вас, непутевым.
– И решил развлечь нас игрой на гитаре, – добавил Кантор, не сводя глаз с футляра. – Или у тебя там съестные припасы спрятаны?
– А, это… Амарго велел тебе передать. Сказал, руку разрабатывать. И привет передавал.
– Так это он тебя снарядил?
– Это я от него сбежал, – пояснил мистик, принюхиваясь к запаху из кухни. – Я еле отвязался от должности придворного мистика, но товарищ
И заодно попрактиковаться, мысленно добавил Кантор. Разумеется, добряк Торо не мог просто так бросить товарищей, нуждающихся в его помощи. Это ведь его работа – разбираться в чужих проблемах, утешать и давать советы. Кантор и раньше об этом догадывался, а теперь, когда на необъятном пузе святого отца красовался символ ордена, а на бычьей шее болтался медальон, подтверждающий статус, никаких сомнений не оставалось. Мастер Утешения из ордена Духовного Совершенства.
– А письмо с нравоучениями он тебе случайно не передал?
– Хотел, но я отказался.
– А если уж вспомнить, что врать грешно?
– То ли ты издеваешься, – вздохнул святой отец, – то ли успешно скрываешь магические способности… Каюсь, лгать не только грешно, а вообще нехорошо… Выкинул я его.
– Прочтя предварительно? – уточнил Кантор, желая выяснить, насколько простирается честность среди последователей Христа.
– Обязательно, – не моргнув глазом признался Торо. – У меня оставалась слабая надежда, что товарищ Амарго написал там что-то умное. Увы. В письме содержалось то же самое, что было сказано на словах, плюс нравоучения, которые ты все равно не захочешь слушать.
– А что ж ты скажешь этому товарищу? – хохотнул гном, задирая бороду, чтобы лучше видеть высоченного собеседника. – Если опять же вспомнить, что врать грешно и нехорошо?
– Скажу, что Кантор не захотел читать письмо и я его оставил у вас, – все так же невозмутимо усмехнулся Торо. – Это и есть правда, потому что выкинул я его здесь же в огороде, а уточнять, сделал я это до встречи с Кантором или после, не обязательно.
Из кухни выглянула Жюстин, вытирая мокрые руки.
– Я давно заметила, что наши братья по ордену замечательно ухитряются находить компромисс между правдой и ложью, – сказала она. – И чем они выше рангом, тем изощреннее упражняются в словесных играх. Благословите, отче.
– Да на здоровье… – Святой отец благодушно улыбнулся, лениво производя трудноуловимое движение правой рукой. Опознать в этом небрежном взмахе благословение можно было только при очень развитой фантазии. – Однако я чую, что на кухне готовится что-то невообразимо вкусное, а мы тут всякими глупостями занимаемся. А кто-то мне обещал, если переживем бой за Кастель Агвилас, пригласить в гости и познакомить с шедеврами галлантской кухни…
– Приглашаю, – засмеялась девушка и на правах сестры нахально похлопала святого отца по животу. –
– Увы мне, увы. – Торо скромно потупился, изображая раскаяние. – Эти две вещи не совмещаются. Грешен я, ой как грешен… Мои духовные наставники в свое время приходили в отчаяние и пытались бороться за мою бессмертную душу… года два… а потом плюнули и оставили это безнадежное дело.
Кантор, знавший товарища Торо не первый день, подивился наивности и фанатизму наставников. По его скромному мнению, подобные затеи следовало оставить в течение недели-двух.
Кроме передачи для Кантора недобросовестный посланец притащил с собой два огромных ломтя сала с пряностями, небольшой бочонок вельбы, квашенной с перцем, двуквартовую банку маринованных моллюсков, ведро апельсинов и еще кучу всяческой провизии. Видимо, тоже намеревался познакомить сестру с шедеврами мистралийской кухни. В противном случае он бы все это давно съел сам.
Обед получился почти праздничным, несмотря на то что заботливая целительница каждому персонально указала, чего кому нельзя и что будет, если к ее предостережениям не прислушаться. В частности, спиртного она не рекомендовала всем поголовно, но послушались разумного совета только больные на голову (если не считать Савелия, который не пил вообще, даже в человеческом облике). Кантор, может быть, и наплевал бы на все предупреждения из обычной своей вредности и желания неизвестно что всему свету доказать, но насильно заставлять себя пить для этой сомнительной цели – это уж было бы слишком. А ему действительно не хотелось. Более того, при одном взгляде на соблазнительно булькающий бочонок вдруг накатила тошнота и усилилась тупая боль в затылке.
Поэтому Кантор оставил всякие мысли о выпивке, зато добросовестно уничтожил половину апельсинов, наблюдая за преображением товарищей под действием все того же бочонка.
К концу обеда, плавно перетекшего в ужин, он начал понимать Амарго и всех прочих непьющих людей, которых ему довелось встретить. Наблюдать со стороны за попойкой, в оной не участвуя, сначала неловко, потом неприятно, а под конец и вовсе противно. В какой-то момент Кантор просто не выдержал и тихонько смылся из-за стола. Благо ему уже не требовалась посторонняя помощь, чтобы доковылять до дверей и выбраться на свежий воздух.
Бревно у крыльца, служившее героям скамейкой, неторопливо покрывалось мокрыми точками. Несколько прохладных капель упали на лицо и на волосы.
Кантор заколебался – тащиться ли в дом за шляпой, остаться ли под дождей или вовсе отправляться спать? Пока он раздумывал, шляпа пришла сама. Вернее, не сама, а в компании плаща и товарища Торо, чья тень застыла в дверях, оглядываясь по сторонам. При этом святой отец занял своим телом весь дверной проем, рассчитанный на Гиппократа.
– Я здесь, – окликнул Кантор, присаживаясь на бревно. Даже если Торо специально подстерегал его, дабы поговорить по душам наедине, прятаться бессмысленно, да и недостойно.