Хроники Тамула. Трилогия
Шрифт:
— Высокий древнеэленийский! — шепотом воскликнул Бевьер. — Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!
— Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, — проворчал Улаф. — Славная речь!
Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возник широкоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромный двуручный меч.
— Разор! — проревел он. — Брань и разор!
ГЛАВА 5
— Все ушли, — доложил Берит, вернувшись вместе с Телэном в лагерь, надежно укрытый в узкой лощине. — Правда,
— Потом пиво кончилось, — сухо добавил Телэн, — и собутыльники разошлись по домам. — Он взглянул на Флейту. — Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел более изобретательного мошенничества.
Она упрямо кивнула.
— Это было важно, — уже не в первый раз повторила она, — не знаю почему, но важно.
— Как им удалось устроить эту вспышку и дым? — спросил Келтэн.
— Один из тех, что стояли у самого костра, бросил на угли горсть какого-то порошка, — пожал плечами Халэд. — Все прочие глаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.
— А откуда взялся человек в доспехах? — спросил Улаф.
— Он прятался в толпе, — пояснил Телэн. — Все это представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки — той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.
— Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьма волнующую речь, — заметил Улаф.
— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулся Бевьер. — Ее написал Фалакт в седьмом веке.
— Кто это такой? — спросил Телэн.
— Фалакт был величайшим драматургом древности. Эта волнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этот парень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьеса считается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.
— Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, — сказал Келтэн. — Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?
Бевьер рассмеялся.
— Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Просто когда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я играл главную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и в самом деле весьма волнующи. Он был великим творцом — и, само собой, выходцем из Арсиума.
— Мне он никогда не нравился, — фыркнула Флейта. — Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточной ямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.
Бевьер с трудом сглотнул.
— Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, — попросил он. — От такого становится не по себе.
— А О чем была эта пьеса? — спросил вдруг Телэн с загоревшимися глазами.
— Этоник якобы был правителем мифического королевства где-то на территории нынешней Восточной Каммории, — ответил Бевьер. — Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.
— И что же было дальше? — алчно спросил Телэн.
— Он плохо кончил, — пожал плечами Бевьер. — Это же, в конце концов, трагедия.
— Но…
— Когда-нибудь сам прочтешь, Телэн, — твердо сказал Вэнион. — Сейчас не время для историй. Телэн помрачнел.
— Готов спорить, что нашего юного друга можно захватить врасплох в самый разгар кражи, — хохотнул
— Это бросает новый свет на все, что до сих пор происходило в Дарезии, — задумчиво проговорил Вэнион. — Быть может, все это — одно гигантское мошенничество? — он вопросительно поглядел на Флейту.
Она покачала головой.
— Нет, Вэнион. Кое в чем, с чем мы уже сталкивались, была магия различной силы.
— Кое в чем — возможно, но не во всем. Была хоть какая-то магия в том, что мы видели сегодня?
— Ни капли.
— Так, стало быть, магия измеряется? — полюбопытствовал Келтэн. — Ее считают галлонами?
— Как дешевое вино, ты хотел сказать? — ядовито осведомилась Флейта.
— Ну не совсем, но…
— Это было очень важно, — поспешил вмешаться Спархок. — Спасибо тебе, Афраэль.
— Моя жизнь в служении вам, — насмешливо улыбнулась она.
— Прекрати.
— Я что-то ничего не понял, Спархок, — сказал Келтэн.
— Мы только что обнаружили, что не все, о чем сообщалось в Материон, было сотворено настоящей магией. В этих делах замешана изрядная доля мошенничества. О чем это говорит?
— Что наши противники ленятся, — пожал плечами Келтэн.
— Я бы так не сказал, — возразил Улаф. — Они не стесняются потрудиться в действительно важных делах.
— Двое, — сказала Сефрения. — Самое большее — трое.
— Прошу прощения?.. — озадаченно отозвался Улаф.
— Теперь понимаешь, как это может раздражать? — осведомилась она. — Представление, которое мы видели нынче ночью, говорит о том, что у наших противников есть два, от силы три человека, которые владеют настоящей магией. Я бы сказала, что им приходится разрываться на части. То, что происходит в Эдоме — а также, вероятно, в Астеле и Даконии, — не имеет особого значения, а потому они не считают нужным тратить на эти пустяки магию.
— Пустяки или нет, а они могут значительно замедлить продвижение Тиниена, когда он поведет рыцарей церкви через Дарезию к Материону, — сказал Спархок. — Если Ребалу удастся поднять все королевство, как он проделал это с сегодняшними крестьянами, Тиниену придется прорубать себе дорогу через орды воющих фанатиков. Эдомские крестьяне будут убеждены, что наши братья идут сюда, дабы силой вернуть их в истинную веру, и затаятся за каждым кустом с косами и вилами.
— Однако у нас все же есть некоторое преимущество, — глубокомысленно заметил Бевьер. — Наши враги никоим образом не могут знать, что мы в Эдоме и что мы видели сегодня эту милую сценку. Даже если б им было известно, что мы собираемся поднять со дна моря Беллиом — а это вряд ли, — они не знают, где это море, а потому понятия не имеют, куда мы направляемся. Собственно, даже мы не имеем об этом ни малейшего понятия.
— А если бы они и знали, куда им догадаться, что мы могли добраться сюда так скоро, — прибавил Халэд. — Думаю, господа, что мы их изрядно опередили. Если они применяют дешевые трюки, значит, поблизости нет магов, которые могли бы нас вынюхать. Если мы прикинемся обычными путешественниками, мы сможем ехать дальше без помех — а заодно выведаем по пути немало интересного.