Хроники Тамула
Шрифт:
– Слыхал я как-то одну историю, – обратился к нему Улаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том, что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно из главных свойств сэра Улафа – он раскрывал рот в основном для того, чтобы изложить свою точку зрения. – Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианец и талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родных наречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречий говорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попросить
– И что же? – спросил Бевьер.
– Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает на вопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор был улажен раз и навсегда.
– Ну, и…
– Что – «ну и»?
– На каком наречии говорит Бог?
– На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем это давным-давно известно. – Улаф был из того сорта людей, которые способны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. – Это, впрочем, неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианским рыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?
Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затем рассмеялся с некоторым смущением.
Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В который раз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.
У Сефрении был в Сарсосе свой дом, и это оказалось еще одной неожиданностью – прежде всегда казалось, что она не владеет, просто не может владеть никаким недвижимым имуществом. Довольно большой дом располагался в глубине парка, где кроны гигантских древних деревьев осеняли холмистые лужайки, клумбы и искрящиеся на солнце фонтаны. Как и все здания в Сарсосе, дом Сефрении был из мрамора, и внешний вид его казался странно знакомым.
– Ты сплутовала, матушка, – укоризненно заметил Келтэн, помогая Сефрении выбраться из кареты.
– Прошу прощения?..
– Твой дом в точности повторяет храм Афраэли, который мы видели во сне на острове. Даже колонны вдоль фасада точь-в-точь такие же.
– Полагаю, ты прав, дорогой, но здесь это в порядке вещей. Все члены Совета Стирикума похваляются своими богами. Этого от нас ждут, и не поступай мы так, наши боги сочли бы себя задетыми.
– Ты – член Совета? – изумился Келтэн.
– Конечно. Я ведь, в конце концов, верховная жрица Афраэли.
– Немного странно, что стирик из Эозии входит в правящий Совет города в Дарезии.
– А почему ты решил, что я из Эозии?
– А разве нет?!
– Конечно, нет – и наш Совет правит не только Сарсосом. Мы принимаем решения, обязательные для всех стириков, где бы они ни были. Может быть, войдем? Вэнион ждет нас.
Она провела их по мраморной лестнице к широким, покрытым искусной резьбой бронзовым дверям, и они вошли в дом.
Здание было выстроено квадратом вокруг внутреннего дворика, где посредине пышного сада бил мраморный фонтан. Вэнион полулежал в мягком кресле неподалеку от фонтана, устроив правую ногу на горе подушек и с отвращением посматривая на забинтованную лодыжку. Его волосы и борода стали совершенно белыми, и вид у него был
– Спархок, – сказал он раздраженно, – где тебя носило?
– Я тоже рад видеть вас, милорд, – ответил Спархок.
Вэнион резко глянул на него, но тут же рассмеялся с некоторым смущением.
– Кажется, я выразился слегка невежливо?
– Капризы, милорд, – сказала Элана. – Чистой воды капризы.
Затем она отбросила прочь королевское достоинство и, подбежав к Вэниону, обвила руками его шею.
– Мы недовольны вами, лорд Вэнион, – объявила она горячо и наградила его звучным поцелуем. – Вы лишили нас своего совета и своего общества в час, когда мы больше всего в вас нуждались. – И снова поцелуй. – В высшей степени невежливо было покинуть нас, не испросив на то нашего разрешения. – С этими словами Элана вновь поцеловала Вэниона.
– Я осыпан упреками или милостями моей королевы? – спросил он, явно смутившись.
– Всего понемножку, милорд, – пожала плечами Элана. – Я решила сберечь время и сразу позаботиться обо всем. Я очень, очень рада видеть тебя, Вэнион, но я сильно горевала, когда ты покинул Симмур крадучись, словно вор в ночи.
– На самом деле мы никогда так не поступаем, – педантично уточнил Стрейджен. – Когда что-то украдешь, нельзя бросаться в глаза, а красться в ночи значит привлекать к себе внимание.
– Стрейджен, – сказала королева, – заткнись.
– Я увезла его из Симмура, чтобы спасти ему жизнь, – сказала Сефрения. – Он умирал, а я была в некотором роде лично заинтересована в том, чтобы он остался в живых. Поэтому я увезла его туда, где могла заняться лечением. Пару лет я нещадно приставала к Афраэли, и наконец она сдалась. Я могу быть очень настойчива, когда добиваюсь чего-то нужного, а Вэнион был мне очень нужен.
Сейчас Сефрения не делала ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Невысказанная любовь, годами существовавшая между нею и магистром пандионцев, теперь стала явной. Не пыталась Сефрения скрыть и то, что было невиданным позором в глазах и эленийцев, и стириков. Она и Вэнион открыто жили в грехе и не проявляли по этому поводу ни малейшей тени раскаяния.
– Как твоя лодыжка, дорогой? – спросила она.
– Опять распухает.
– Разве я не говорила тебе, чтобы ты прикладывал к ней лед?
– У меня не было льда.
– Так сделал бы его, Вэнион. Ты же знаешь заклинание.
– Лед, который я сотворяю, не такой холодный, как твой, Сефрения, – пожаловался Вэнион.
– Эти мужчины! – воскликнула она с преувеличенным возмущением. – Дети, настоящие дети! – И поспешно отправилась на поиски тазика.
– Ты уловил, Спархок? – спросил Вэнион.