Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
— Зачем ты их травил?
— Мне нужны были люди. В одиночку сложно прокормиться. А они и работают на меня, и защищают.
Иштван чувствовал, что колдун тянет время. Он постоянно поглядывал в сторону индейцев, словно надеялся на их помощь.
— Сиди спокойно. Вздумаешь бежать — выстрелю в спину.
— От белого я другого и не ожидал, — злобно усмехнулся Дух Смерти.
— Кто такой Лоа? Твой бог?
— Нет. Всемогущий бог настолько велик, что ему нет дела до человека. Он не говорит с нами и не слышит
— Ясно. Теперь рассказывай, как ты поднимаешь мертвых.
— Они сами поднимаются.
— Говори!
— Они не мертвые.
Инки за спиной Иштвана изумленно ахнули. Он скосил глаза — впереди толпы стоял жрец, напряженно глядя на Айа Найю.
— Не мертвые? То есть как?!
— На моей родине их называют нзамби. Там это часто происходит.
— Да что «это»?
— В наших морях водится рыба, которая при опасности надувается, как шар, и выпускает шипы. Она ядовита. Если высушить ее икру и внутренности, растолочь их в порошок, то можно убить любого.
— При чем здесь ваша рыба?
— Я нашел подобную в местной реке.
— Понятно. Ты делал яд и подсыпал его в плошки, когда «благословлял» пищу?
Колдун угрюмо кивнул.
— То есть они все-таки умирали?
— В наших местах любой бокор знает, сколько нужно этого порошка, чтобы человек не умер, а как бы заснул. Но так сильно, что от мертвого не отличишь. Если такой «труп» откопать на следующий день после похорон, он с помощью одной простой травки оживает и становится нзамби. Он почти не может соображать, ничего не чувствует, не разговаривает, но приказы понимает и выполняет.
Индейцы зашумели, да и Иштван не верил своим ушам. Что за чушь? Такое невозможно! Но нет, он же видел оживших мертвецов собственными глазами!
— Но трупы пропадали лишь на третью ночь, — пробормотал он.
Колдун усмехнулся и снова кивнул.
— Да, но ведь тут хоронят в стене. Видимо, в земле они портятся быстрее. Сначала я этого не знал и все не мог понять, почему они не превращаются в нзамби. Первых двух пришлось убить, их ум почти не пострадал. Потом я сообразил, что здесь тело лежит в стене и попробовал забирать его позже. Вот так по опыту и определил, что поднимать «мертвецов» лучше всего на третью ночь.
— Их можно как-то вылечить? Вернуть к нормальной жизни?
— Нет, конечно.
— И долго они существуют в таком состоянии?
— Кто как. Если их вовремя кормить, то некоторые по четыре-пять лет держатся.
— А теперь скажи, почему их нельзя убить?
— Отчего же, можно. Просто они не чувствуют боли и выполняют приказ, пока способны держаться на ногах.
— Испанский форт — твоя работа?
— Конечно, — засмеялся Дух Смерти. — Ненавижу белых. Мои нзамби неплохо
— А женщин-то зачем убивал?
— И бокору нужна жена.
— Ты спал с ними, а потом сжирал своих собственных детей…
Впервые в глазах Айа-Найи мелькнуло нечто похожее на страх.
— Одного попробовал оставить, но вскоре понял, что он растет нормальным, не нзамби.
— Ты убил его, потому что он мог тебя выдать?
Молчание.
— И ты еще смеешь рассказывать, что любил своих детей?! — возмущенно вскричал Иштван.
— Не тебе меня судить! — рявкнул Дух Смерти. — Это такие, как ты, лишили меня семьи!
Он вдруг резко свистнул, и тотчас справа мелькнула тень. Священник не успел опомниться, как прыгнувший Сапа Камаюк повалил его на землю. Ружье отлетело в сторону. Инки в ужасе закричали. Изловчившись, Иштван напрягся и оттолкнул жреца, тот упал спиной в костер и дико завопил. В то же мгновение колдун, схватив валявшийся рядом макан, вскочил и занес его над головой лежащего перед ним белого…
Грохнул выстрел, и над селеньем взмыла стая испуганных туканов. Прежде, чем рухнуть на землю, Дух Смерти успел обернуться и увидеть своего убийцу.
Вокруг стоял невообразимый шум: индейцы галдели, женщины плакали, Камаюк, волосы и одежда которого моментально вспыхнули, истошно кричал. Иштван перевел дух и подскочил к колдуну.
— Мертв.
Он наклонился было к костру, чтобы попытаться вытащить жреца, но Апу Ума решительно его отстранил:
— Нет! Пусть отправляется к Супаю!
Иштван отошел, с содроганием наблюдая, как дикарь корчится в огне. В воздухе поплыл запах горящего мяса. Обступив костер, инки смотрели на агонию жреца. Тот уже не кричал, а хрипел. Наконец послышалось что-то похожее на поскуливание, и он затих.
Иштван почувствовал дурноту. Эти вопли и запахи напомнили ему ведьму, сожженную когда-то на его глазах в Париже. Помнится, она прокляла всех, кто с интересом и равнодушием наблюдал за казнью, а потом началась давка, в которой погиб его отец.
«Я ведь был в числе зрителей, — вдруг подумал священник, — значит, тоже проклят. Быть может, поэтому мои дети умирают?»
Костер постепенно затухал, и инки осторожно вытащили почерневший труп. Иштван, очнувшись от воспоминаний, обернулся к вождю:
— Почему он это сделал, Великий Вождь?
— Душа его была трусливей лани. Он мог стать хорошим жрецом, но страх победил. Камаюк не верил тебе. Может быть, даже ненавидел. А Духом Смерти восхищался. Я видел, как Айа Найа сверлит его взглядом, и был готов стать преградой на его пути. Но не успел.
— Но кто стрелял?
Вождь усмехнулся и кивнул в сторону росшего неподалеку раскидистого фикуса. Возле него стоял Сампа Анка, все еще сжимая в руках ружье. Иштван шагнул к нему и с благодарностью обнял.