Хроники Януса
Шрифт:
– Сегодня священный день Сатурналий. Боги в этот день велят нам прощать долги, – важно изрёк человек в чёрной мантии с белой каймой. Это был остиарий, привратник храма Януса.
– Как же! Они всякий раз клянутся нашими богами, но служат своим! – раздался саркастический голос, вызвавший смешки.
Ропот усилился.
– Они спелись с властью…
– В Тартар всех варваров и продажных сенаторов…
Оба стражника демонстративно положили руки на рукоятки мечей.
– Порядок! – скомандовал офицер…
Меня послали выискивать агентов Карфагена, которые
– Твоё имя? – спросил офицер.
– Марк Деций.
– Что ты можешь сказать, Марк Деций?
– Лучше бы Марс лишил меня жизни на поле брани, чем мне сейчас испытывать такой позор.
Он низко опустил голову. Затем устало посмотрел в глаза центуриону своим единственным глазом:
– Мне тридцать два, но я многое повидал. Я знаю что такое смерть, чтобы ценить жизнь. Если бы не мои ранения, я бы вернулся в строй. Но я не могу. Рана на моей ноге не заживает. Я не могу крепко держать меч, – и он вытянул правую руку на который не было безымянного пальца. – Я учился на каменщика, но теперь я получаю лишь плату подмастерья…
– Довольно! – вмешался Ахаб и повернулся к офицеру: – разве не видно, что он специально притащил её и свой выводок, чтобы разжалобить меня?
– Разжалобить тебя? – у жены Марка Деция сверкнули глаза. – Ты дал мне слово. Ты клялся богами, что простишь долг! – Она достала из складок в одежде медальон на цепи сирийской чеканки. – На, забирай, подавись, нацепи это на свой живот! – и она швырнула его на пол.
В таверне воцарилась тишина.
Жена Ахаба, стоя за прилавком, разинула рот и следующую секунду побагровела от ярости;
– Будь ты проклят, будь ты проклят! – истошно завопила она, потрясая кулаками, и в следующую секунду разразилась рыданиями.
Набатеец быстро поднял медальон и спрятал за спиной.
– Эта мегера соблазнила меня, – пробормотал он и ткнул пальцем на жену Марка Деция. – Я требую исполнения закона… я требую справедливости! – возопил он, пятясь к стене.
Марк Деций повернулся к жене.
– Софрония, как ты могла…
– Прости! Прости меня. – У его жены задрожали губы. – Я спасала тебя. Я люблю тебя, Марк.
Тут бог войны испустил одну из своих невидимых стрел ярости в сердце бывшего легионера. Ибо Марк Деций схватил нож со стола. Зрачок его левого глаза бешено расширился будто перед битвой с иллирийцами. А гнев был так силен, что лезвие ножа, казалось, полыхало, хотя в нём отражались лишь лучи пробившегося в окно солнца. Он подскочил к Ахабу так быстро, что никто не мог сообразить – и приставил острие к шее перепуганного набатейца.
– А теперь скажи, варвар, – спросил он, задыхаясь – что ты чувствуешь? Сколько стоит твоя жизнь, назови цену и проценты. Я твой кредитор.
Привратник храма Януса встал, опершись на посох.
– Убив его, ты совершишь большее преступление, – громко предостерёг он. – Твоя душа не найдет покоя. Харон не возьмёт монету из твоих рук…
– Тогда возьмёт из его, – крикнул Марк Деций. – Я отрежу пальцы с перстнями у этого борова
– Довольно, солдат! – рявкнул офицер.
– Марк, остановись, остановись ради детей! – взмолилась Софрония.
Он отдышался. Опустил руку. Выронил нож. Затем бессильно упал на колени. Два солдата тут же ринулись нему и, схватив его с обеих сторон, подняли, крепко удерживая за руки. Марк Деций не сопротивлялся.
– Я знаю его, – вдруг прорезал тишину голос.
Все обернулись.
Это была старая женщина. Кто-то знал её как торговку сукном.
– Я знаю его, – повторила она. – Они жили в квартале Каменщиков, улицей ниже от меня. Месяц назад там был пожар, загорелась маслобойня. Было сухо, поднялся сильный ветер и пламя перешло на дома. Сгорело полквартала, их дом тоже. Теперь они живут где придётся. О, тогда много людей погорело… Там была обитель для детей-сирот при храме Весты. Много их сгорело, да хранит Веста их невинные души. Бедные малышки! А сколько было обожженных огнём. Дети кричали и страдали. Он, он помог многим, – она направила указательный палец на Марка Деция. – Он принес кувшин с деньгами, всё что он скопил, и разбил его. Я сама видела это. Он потратил все деньги на лекарей, мази и снадобья…
В таверне воцарилась гробовая тишина.
– Это правда, солдат? – спросил офицер подавленным голосом.
Марк Деций не отвечал, низко опустив голову.
Офицер вздохнул и сказал громко:
– Марк Деций из квартала Каменщиков, именем сената и народа Рима ты арестован за невозвращение долга Ахабу, сыну Хатеша в девятьсот сестерциев, и ты обвиняешься в попытке лишить жизни римского гражданина. Ты будешь заключён в тюрьму, предан суду и понесёшь наказание…
Когда он говорил это, один легионер смотрел в потолок. Другой отвернулся, чтобы не показать слёз. И, казалось, не было ни одного в таверне, кого бы это зрелище не растрогало. Исключение составлял лишь набатеец, у которого лицо расплывалось в злорадной улыбке.
Я сказал, что греки подарили нам комедию. Они же подарили и трагедию. Как насчёт натуральной римской трагедии, которая разворачивается прямо у меня на глазах? Так уж было угодно чтобы я тут стал deus ex machina.
Ибо настало время действовать.
Я снял плащ и бросил его на скамью. Стоявшие, увидев знак советника тайной службы на моей груди, почтительно расступились.
Я решительно прошёл вперед и встал между стражами и набатейцем.
– Советник! – вытянулся центурион.
– Я благодарен за исполнение закона, – обратился я офицеру.
– На службе республике! – отчеканил тот.
Я повернулся к толпе.
– Сограждане, дело это не такое простое как кажется. В нём есть тайна. Римский закон несомненно должен быть соблюдён. Однако, здесь есть обстоятельства связанные с государственной тайной, в которую посвящены лишь двое – я и почтенный Ахаб, детали которых мы, будучи связанные клятвой, не можем раскрыть. Посему… – я посмотрел на ошалевшего от удивления набатейца, – я прошу почтенного Ахаба удалиться со мной, чтобы обсудить кое-что, прежде чем я продолжу…