Хроники Януса
Шрифт:
– В твоём роду есть двое сенаторов, – сказал Марциан. – Один был консулом и сохраняет большое влияние. Почему бы нам не изложить ему наши соображения, а он донесёт это до ушей остальных?
– Ты говоришь о моём дяде? – спросил я, уточняя имел ли он моего дядю Луция Ветурия Филона.
– О нём. О нём.
Я вздохнул.
– Они зададутся вопросом с какой стати я сказал это дяде, а не моему начальнику. Об этом сначала должен узнать Полониан. Если он одобрит, уже тогда следует пойти с докладом к претору. Тебе ли этого не знать? Если же советник Капитул не доверяет компетенции претора, назначенному сенатом, а доверяет своему дяде, значит его дядя
Я сделал паузу и продолжил:
– Мой поступок не одобрят. Это первое. Второе. Даже если предположить, что мы выйдем на них через моего дядю и они рассмотрят это, на Капитолии есть группы с разными полномочиями. Внешнюю политику представляют два десятка сенаторов, и внутри них нет единства. Если они узнают, о чём мы здесь говорим, принять решение займёт время, а действовать нужно быстро. Наконец, третье и самое главное. Мой дядя был консулом, но у него есть завистники. Они убедили его провести Марка Салинатора, которого уличили в растрате казны, а затем изгнали из Рима – это сделали те же, кто рекомендовал его моему дяде, чтобы потом бессовестно обвинить его. Дело не в том, что сведения, которые мы передадим, будут важны. Дело в том, от кого они исходят. Они исходят из тайной службы, которую возглавляет его племянник. Так они подумают.
Взгляд Марциана отражал его досаду.
– Что же мы можем сделать?
Я усмехнулся:
– Разве мы прежде не поступали так, как считали нужным?
– Да, Луций. Ты совершенно прав. – Он кивнул.
– Тогда вернёмся к допросу, – сказал я. – Я прочёл в свитке, что Гамилькар поклялся оставаться врагом Рима всю жизнь и заставил старшего сына принести такую же клятву.
– Это так.
– Почему лишь старшего, а не ещё двух других?
– Я задал этот вопрос узнику. Он ответил, что их жрецы получили откровение, что именно Ганнибал отомстит Риму. Кроме их откровений, ходят слухи, что этот юноша необычайно одарён военным талантом. Он уже имел опыт в битвах и командовал войском. Он использует необычную тактику и особые тренировки для воинов. Он, также, переоснастил армию, убедив их использовать новое оружие и доспехи. Говорят, он сам их придумал и передал мастерам чертежи. Также, он привёз в Карфаген семерых мидян, которые учат как использовать в бою слонов. Ганнибал трижды участвовал в сражениях с ливийцами и наголову разгромил их вдвое меньшим числом. Вот почему Риму следует опасаться именно его.
– Риму следует опасаться их всех, – поправил я.
– Да, конечно, их всех, – согласился Марциан. – Теперь у них в политике зыбкое равновесие. Если Ганнон соберёт достаточно сторонников, он сможет противостоять Баркидам. Если нет, вероятность войны усилится многократно. Но я нахожу…
– Говори.
– Я патриот, Луций, но я нахожу, что мы не готовы к ней, – добавил он осторожно.
– Это находишь не ты один.
– Но из ответа узника у меня сложилось мнение, что не всё так просто, – прибавил он с озабоченным видом.
– На что ты намекаешь?
– Не только Карфаген заинтересован в войне с нами.
– Конечно же нет. Македония, Нумидия, галлы, многие-многие другие….
– Нет, я не это имел в виду, – сказал он. – Из его ответов я понял, что нити тянутся ещё куда-то…
Я удивлённо посмотрел на него.
– Не хочешь ли ты сказать…
– Это лишь моё предположение. Одна его фраза показалась мне весьма загадочной. Он тогда почти выдохся и с трудом отвечал
– После?
– Дело в том, что слыша мой вопрос на латинском, он ответил на своём языке, – пояснил Марциан.
– Почему?
– Я не знаю. Я связываю это с действием снадобья. Но я запомнил эту фразу слово-в-слово и записал. Потом я просил перевести тех, кто знает язык пунов. Фраза на их языке звучит так: drahe rin melhura shrent'am, и означает то, что я и сказал тебе: здесь есть другие, внутри и снаружи. Однако мне сказали, что в зависимости от смысла она может быть переведена и так: здесь есть другие, кто ни внутри, ни снаружи. Это меняет смысл, Луций. То есть, есть какая-то третья сила.
– Наверное, он бредил.
– Наверное. Но он повторял это много раз как заклинание. Не думаю, что он был в состоянии лгать мне. Значит, это глубоко сидит его голове.
– Ни внутри, ни снаружи… странно. Кто же это?
Марциан молчал.
Я задумался.
– Кажется, я начинаю лучше понимать смысл тех слов, – вспомнив тот случай, произнёс я.
– Ты говоришь о том, что услышал сейчас?
– Нет, я о других его словах. Я услышал их, когда взял его в таверне. Он, уходя, бросил мне очень странную фразу. Сказал что «мы куклы в их игре».
– Что это значит?
– Я и сам бы не прочь выяснить что это значит.
Он что-то вспомнил:
– Прими к сведению вот что, – сказал он. – Поводом для военных действий будет их высадка в Испании, якобы для защиты колонистов. Аркуд уже послал подстрекателей возмущать народ.
Последнее было очень важным известием. Однако мне нужно было уходить.
– Благодарю тебя. Продолжай допрос.
Я собрался было уйти, но захотел выяснить ещё одну вещь.
– Скажи, в тот самый последний момент, когда он упёрся, о чём ты спрашивал его?
Марциан задумался.
– Имя. Он упёрся на имени одного человека. Я просил назвать его имя, на котором он запнулся. Этот человек больше чем Аркуд заинтересован в войне. Он сказал, что тайно встречался с ним и получал от него инструкции. Когда он хотел его назвать, он боролся с собой. Я тряс его, я кричал: «имя, назови имя!». Он открыл рот, шлёпал губами…но в последний момент как-то сумел напрячь всю свою волю. Это отняло у него последние силы. После этого он закатил глаза и упал без чувств.
***
На следующий день узник пришёл в себя и стал прежним. Конечно же, он не помнил что говорил под действием «снадобья правды», и поначалу думая, что мы его дурачим, вёл себя нарочито дерзко и презрительно – но до того лишь момента, пока Марциан не раскрыл свиток с протоколом допроса и зачитал его собственные слова; а в них всё то, что тот не сказал бы даже под страшными пытками. Слыша про тайны, которые он добровольно выдал своим врагам, карфагенянин приуныл. Дерзкий вид с его лица исчез и теперь, поникши, он сидел и молча глядел в пол. По нему было видно, что он опасается повторного допроса с использованием снадобья. Он молчал, но мы догадывались, что внутри он весь кипит от злости на себя. Марциан, увы, так и не узнал главного имени – того, кто помимо Аркуда, отдавал инструкции. Однако он, желая больше подавить его волю, нарочно сказал карфагенянину, что услышал тогда всё, что хотел…