Хроники Януса
Шрифт:
Меня всегда поражало как мы противоречивы: я имею в виду гремучую смесь латинского практического ума и этрусских суеверий. Это явно произошло от смешения кровей. Я, в отличие от Фабии (о ней рассказ впереди), не уверен, что двести лет назад моими предками были лишь латиняне. Из-за этого смешения у нас всегда, образно, две головы. Все римляне смотрят вперёд, но крепки задним умом. Глядеть «одновременно в разные стороны» есть природная черта римского характера. Не случайно Янус – только наш бог, и ни у одного народа нет похожего. Мы можем восхищаться логикой греков и делать точные
Заканчивая об их браке добавлю, что Фабия была беременна от него, но у неё случился выкидыш и она потеряла ребёнка. У них должен был родиться мальчик. Так что прорицатель из Галикарнаса не солгал. Он также предрёк, что ребёнок сенатора будет наследником. И если умер первый, Папирий сделал вывод, что это будет следующий ребёнок. Но после выкидыша Фабия вот уже несколько лет не может зачать. Ходят слухи (сам я этого не знаю, и уж точно ни за что не стану её спрашивать, даже если б мы расстались друзьями), что дело, собственно, не в ней, а в старом сенаторе.
***
– Квинт, Эмилия, хватит плескаться. Ступайте в комнату, живо! Квинт, покажи Эмилии свои рисунки.
Услышав меня, дети послушно встали и ушли из атриума.
Фабия повернулась ко мне.
– Они милы, не правда ли?
– Пожалуй.
– Он очень похож на тебя.
Я промолчал.
– А твой младший на неё, – добавила она.
Я не хотел, чтобы она продолжала.
– Зачем ты говоришь это?
– Я лишь знаю, что когда придёт время у них может быть ровно так же. Ровно так же. Если захотят боги.
Мы вернулись в сад. Плиния и сенатор уже поджидали нас.
– Флора благословила ваш дом. Какой славный сад показала твоя супруга, – похвалил он.
Плиния скромно улыбнулась.
– Мне нужно поговорить с твоим мужем, – сказал ей Папирий.
Я догадывался, что он неслучайно пришёл ко мне в дом.
Мы удалились, а Плиния направилась к Фабии, которая стояла поодаль и рассматривала скульптуру аллегории счастья в виде нимфы играющей на кифаре. В отношениях моей жены и Фабии была неприятная предыстория, и я хорошо понимал, что Плинии будет нелегко оставаться наедине с ней. Но таковы правила патрицианского этикета – лицемерного свода правил, требующего чтобы жена патриция не оставляла в одиночестве другую жену, в то время как общаются их мужья. Обратное было бы расценено как непочтение. Хотя порой искренне непочтение лучше фальшивого участия.
***
Мы неспеша прогуливались по садовой аллее.
Сенатор по-отечески держал меня под локоть.
– Я вспоминаю твоего отца. Он гордился бы тобой, – сказал Папирий.
– Для меня честь слышать похвалу из уст благородного сенатора, – польстил я в ответ и, сделав паузу, спросил: – Могу я узнать как прошло голосование о квотах для кузнечных артелей?
– Было непросто. В сенате есть те, кто связан с торговцами из Тарента, а оттуда идёт дешёвый металл. Мы снизили квоты для наших артелей и увеличили пошлину на их изделия из бронзы. Но
– Весьма мудро. Весьма мудро, сенатор.
– Внешние связи ведут люди претора Лициния, но в последнее время работы прибавилось. Новые обстоятельства требуют новых решений, а почтенный Лициний не всегда к этому готов.
– Я много раз обращался к нему и всегда находил понимание, – заметил я.
– Это правда, но он стар и ему не уже хватает былой хватки. Ему нужен преемник.
– У сената уже есть на примете тот, кто его сменит? – живо поинтересовался я, ибо для моей работы было крайне важно знать кто будет новым. Претор по внешним делам не просто давал советы – он руководил префектом, которому подчинялась тайная служба Рима.
Сенатор кивнул.
– Да, у нас есть на примете один человек в самом расцвете сил, и у которого могло бы быть большое будущее в политике. Кроме того, он достойный сын отечества.
Эта фраза пробудила ещё больше любопытства во мне. Мне очень хотелось узнать кто будет влиять на мою работу.
– Я буду обязан сенатору, – сказал я, – если он приоткроет для меня завесу тайны и назовёт имя…
Он остановился и повернулся ко мне. В его холодных глазах блеснул огонёк, а губы растянулись в хитрую улыбку.
– Ты не догадываешься?
Я открыл рот…
– Рассмотрение твоей кандидатуры не вызовет долгих споров, – сказал Папирий. – Я имею достаточный вес в сенате. Даже мои недруги, прознав о том, что ты сделал для Рима, не будут возражать. Утверждение в народном собрании пройдет быстро. Риму нужны верные сыны.
Я не верил своим ушам.
– Это награда за твоё усердие, – добавил Папирий.
– Почему я?
– Потому, что ты это заслужил.
Я смотрел на него растерянно, так и не придя в себя от услышанного.
– Но это…просто невозможно, сенатор. Это будет нарушение закона. Мне тридцать пять, а возрастной ценз для претора не меньше сорока.
– Всё это так, – ответил Папирий. – Но, учитывая твои заслуги перед отечеством, сенат сделает исключение.
Он вдруг взял меня за плечи.
– Это высокое доверие, которое сенат оказывает тебе, и это моё личное доверие. Я хочу доверять тебе. Доверять тебе как сыну, понимаешь? – Он испытывающе смотрел мне в глаза. – Что ты скажешь?
Не скрою, я был очень взволнован.
– Это великая честь для меня, но…
– Но?
– Мне нужно подумать.
Он отпустил руки.
– Тебя что-то смущает?
– Да, сенатор. Я думаю о работе, которую я оставлю. Она дело всей моей жизни. И я думаю о тех, кто рядом со мной, и о тех, кого уже рядом нет. И ещё: уходя на такой высокий пост, я боюсь утратить свои навыки…
– Тебя смущает только это?
– Нет, не только. Но это в первую очередь.
Он улыбнулся.
– Не думай, что работа претора будет легче работы старшего советника тайной службы. У Рима есть враги и друзья. Есть враги, которые притворяются друзьями, и наоборот. Твой опыт и знание людей пригодятся тебе. И не думай, что твоя прежняя работа останется без преемника. Рим не оскудел на людей чести.