Хроники Януса
Шрифт:
Её туманные слова не столько запутали, сколько добавили раздражения.
– Не много ли ты на себя берёшь, предрекая мне судьбу?
Она изогнула брови:
– Скажи, как ты видишь себя, скажем, этак лет через тридцать? Уютное гнёздышко, курица-жена под боком и ты, старый, подстригающий ножницами розы. Званые обеды. Походы на ристалища. Идиллия. Но, вспоминая свою жизнь, ты осознаешь, что мало чего добился и стал лишь одним из них.
– Из них? Ты о ком?
– Ты действительно хочешь этого? Ты хочешь такого счастья как вся эта римская шваль?
– Я не понимаю твоих намёков…
– Это курятник, Луций
– Ты пьяна…
– Я всегда ценила в тебе волю. Волю и решимость быть полезным Риму. Твой ум. И твоё сердце, Луций.
Я пристально посмотрел на неё. Мы встретились глазами.
– Значит, это правда, – произнесла она насмешливо, что-то прочтя в моём взгляде. – Ты хочешь такой жизни. И для этого ты подыскал себе глупую курицу-наседку.
Её тон взбесил меня. Я ошибся, думая, что моя снисходительность к её поступку встретит ответное сожаление. Но Фабия опять показала свой истинный цвет.
Я вскочил с места.
– Замолчи, клянусь, я не стану больше терпеть твой язык…
Она вдруг подошла ко мне близко. Я слышал её прерывистое дыхание. Она заговорила быстро и тихо:
– Я давно знаю тебя. Знаю даже лучше, чем ты сам. Ты сказал, что это было как прозрение. Но допусти, что у меня тоже прозрение. Неужели ты сам ничего не видишь? Ты думаешь, я не задавала себе вопросов? Ведь это не случайность. Так было с детства, Луций. Мы нужны друг другу. Мы были созданы для этого. Боги сделали так, чтобы мы стали единым целым… Я знаю, что я бываю плохой и ненавижу себя за это. Но у меня есть то, что нет у тебя. Мы должны дополнять друг друга. Таково наше предначертание. Такова их воля. Пенаты не будут благоволить тебе, потому что тебе благоволят Юпитер и Марс. Ты был создан для власти и обретения славы, а я была создана для тебя… Нет и не будет другой женщины в Риме, Луций, чтобы привести тебя к славе, как я. Я помогу тебе в этом. Я вижу будущее. Прислушайся. Слышишь? Консул Луций Ветурий Капитул! Люди на форуме рукоплещут и приветствуют тебя. Сенаторы встают при твоём появлении. На площадях стоят твои статуи, а историки описывают твои дела. А когда ты состаришься, ты увидишь, что всё это время с тобой рядом была я, твоя Фабия. У нас будут красивые и умные дети. В них будет течь латинская кровь без изъянов. У наших детей будут свои дети. Они будут править миром…
Она подошла и прижалась ко мне.
– Как я ждала этого дня, Луций, – прошептала она.– Я хранила себя для тебя.
Она сняла заколку с волос. Локоны упали ей на плечи.
Аромат её масел пьянил как вино. Моё сердце учащённо билось.
Она обняла меня, и её влажные губы припали к моим…
Я очнулся словно от наваждения. Мои руки упёрлись в её плечи, и я силой отстранил её.
Горькая улыбка скозь слёзы появилась на её лице:
– Как ты глуп! Как жк ты глуп, Луций Капитул! Ты не знаешь чего ты лишился.
– Боюсь, я слишком хорошо это знаю…
Мы оба молчали.
– Однажды в детстве я встретила человека возле храма Боны Деи, – вдруг тихо произнесла она, прерывая молчание и задумчиво глядя в сторону. – Там были другие дети, но он подозвал только меня. У этого человека не было ноги. Он сказал мне: «запомни мои слова, девочка: ты рождена, чтобы привести к славе человека, которого ты однажды полюбишь!».
– И что, он жив, этот козлобородый старик, который
– Прошу тебя…
– …и ты приняла это за чистую монету?
– Умоляю, не надо! – у неё дрогнул голос.
– «Умоляю», а куда девалась твоя надменность?
– Чем она лучше, просто скажи, – всхлипнула она.
– И ты, ты с твоим умом не можешь это понять?
Она горько улыбнулась.
– Сложно понять как мышь из винной бочки прыгает в одну самых достойных семей Рима, … если она не мышь из Субуры.
Я вскипел.
– Не смей, – я выставил указательный палец, едва сдерживаясь. – Ты и волоса не достойна с её головы.
– Набей себе подушку шерстью этой сабинской овцы!
Её слова вывели меня из себя. Я не сдержался и ударил её по щеке.
– Лучше убей меня! – закричала она.
– Сделай это сама. Давай, ну же…
Фабия зарыдала.
– Почему ты так жесток со мной?
– … говорит та… кто ослепила собственного отца, – вдруг вырвалась из меня мысль, которую долгое время я отвергал как страшную и нелепую. – Ты, ведь, ты это сделала?
– Он унизил меня, унизил так, что мне не хотелось жить. Но мне стыдно… о-о, как же мне стыдно… прости меня, – она зарыдала ещё сильнее и закрыла лицо ладонями.
– Ты просишь прощения у меня… вместо него? Ты сама ответила на свой вопрос.
Я развернулся.
Она упала, обняв мои ноги. Она была в совершенной прострации.
– Смотри… смотри как Фабия валяется у твоих ног… наслаждайся! расскажи всему Риму… пусть они узнают….мне всё равно, – она задыхалась. – Только не уходи, заклинаю тебя…
– Заклятия тебе не помогут.
Я освободился от её рук и направился к двери.
Именно так мы расстались. Но это был не конец. Я слишком хорошо знал Фабию, чтобы думать, что всё закончится именно так.
***
Эта тягостная встреча случилась спустя три дня. А за три дня до неё я, как обычно, пришёл в дом Орестиллов и был очень удивлён, когда мне с порога заявили, что Плиния не хочет меня видеть. Не понимая в чём дело, я пришёл следующий день, но услышал то же самое. Я был огорчён, так как Плиния не называла мне причину. Моя горечь от нежелания просто выслушать перешла в досаду, и эта досада уже задела мою гордость. Придя к ним на третий день, я попросил восковую табличку, на которой быстро настрочил короткий текст и велел служанке передать его. Я написал, что хочу извиниться и пусть отныне она забудет меня навсегда. Сделав это, я развернулся и собрался уйти. Но тут опять передо мной, как призрак, случайно возник её брат Децим – хотя уж не знаю почему «случайно» в наших с ней отношениях превращалось в «закономерно» – и рассказал мне как всё было, хотя Плиния строго-настрого запретила рассказывать про их встречу с Фабией. Теперь я думаю, если б не его рассказ, нам бы не быть вместе…
Моё послание вкупе с рассказом Децима изменили положение дел. Плиния вышла ко мне и у нас состоялся долгий разговор. Я объяснил ей всё так, как мог. «Она солгала тебе, – сказал я. – У нас не было близости, и вопрос о свадьбе нашими родителями не решён, а лишь предполагался. Общение с молодыми людьми укрепляло её во мнении, что лишь она имеет право отвергать других, но не другие её. Она узнала про тебя, и это не укладывалось в её голове, так как она считала тебя ниже во всём. Поэтому она решилась на ложь».