Хроники. От хулигана до мечтателя
Шрифт:
После того как Ляля оправилась от потрясения, связанного с Лениной гибелью, она уехала в Лондон — учить английский, писать картины и просто жить другой жизнью. Ее след для меня затерялся. Она оставалась верной себе и не раскрывала свои планы даже перед лучшими друзьями. Ей требовалось одиночество. В одиночестве рождались лучшие ее стихи и картины.
Спустя два года после нашего расставания мы случайно встретились в Лондоне. Это было на Риджент-стрит, куда она зашла в магазин игрушек с подругой. А мы с Яной Рудковской приехали на гастроли. Мне хотелось осмотреть Лондон получше, и я прогуливался по той же улице. Вдруг кто-то вдруг хлопнул меня по плечу, я обернулся и увидел свою утраченную возлюбленную.
Ляля почти не изменилась. Разве что стала более величавой и, думаю, еще более прекрасной, чем была. Мы тут же отправились в ближайшее кафе, где около трех часов сидели, вспоминая прошедшие времена. Я расспрашивал Лялю, как она здесь устроилась, что делает, чем живет. Оказалось, она поступила в университет Уимбильдон и как художник выставляла свои работы на выставках...
Я был за нее искренне рад. Но теперь мы общались только как друзья. К тому времени мое сердце было уже занято Леной. И все же для Ляли там по сей день есть потайной уголок, где я храню эти воспоминания. Такое не забывается. Лена — это другие чувства, другие эмоции, абсолютно фантастические, но иного порядка. Ляля — прошлое, и она навсегда мой друг, близкий человек, часть моей души. Мы общаемся. Теперь — можем.
Из Лондона я уезжал со странным чувством. Будто эта история любви, описав некий виток, наконец, завершилась. Хотя, о чем это я. Любовь — вечна. Если она настоящая, она никогда не заканчивается.
Прощай, мой друг, прощай,
Прощай, не навсегда,
Прощай, мой друг,
Ведь ты теперь — звезда...
Я думаю, что девушка на картине, подаренной мне Лялей, все же взлетела.
Не хочется грустно заканчивать эту главу. Часто вспоминаю один забавный случай. Расскажу. Через Леню Нерушенко я познакомился с Ксенией Собчак, мы стали друзьями. Я знал, что у них романтические отношения. Как-то вечером, когда я жил на Песчаной улице, ко мне примчался Леня с просьбой спрятать его от разгневанной Ксюши —они поругались. Ксения его искала, видимо, желая продолжить разборку. Названивала мне на телефон, колесила вокруг дома! Леня умолял: «Скажи, что я не у тебя»! Конечно я его прикрывал из мужской солидарности. Ксения в конце концов стала настойчиво звонить в домофон, но я стоял намертво, защищая друга! Мы даже свет повыключали. Высматривали ее, затаившись, из окна. Вот такие были молодые!
Глава 16
ЛОЖЬ, ВИДЕО И ПИАР
Есть у меня одна дивная особенность:
Друзья, знакомые, коллеги в связи с этим в один голос твердят, что скандал и эпатаж — не мой стиль. Что вы можете видеть даже по общему тону этой книги. Когда я начал ее писать, меня живо волновало, какую интригу преподнести читателю, чем зацепить. Вероятно, я мог бы шокировать широкую общественность каким-нибудь скандальным откровением... но зачем настолько явно выносить сор из избы? Люди везде одинаковы, и поверьте, в шоу-бизнесе не больше и не меньше историй, чем в любой другой сфере деятельности. Спросите, например, заводского работягу, и он вам расскажет столько о своем родном коллективе, что потом вы долго будете приходить в себя от обилия впечатлений. Время течет, истории забываются... Через десять лет о них уже никто не вспомнит.
Грязь, интриги, прочие мерзости — проблемы повсеместные. Правда, публичным личностям для их решения приходится привлекать профессионалов особого рода. Один из таких профи — пиар-менеджер Борис Хлуднев. Он заслуживает отдельного рассказа — как человек, который так много сделал для охраны моего спокойствия.
Я познакомился с Борей при забавных обстоятельствах. В то время только вышел мой ролик «Бум» — его крутили на MTV; сам трек оккупировал радиостанции, в том числе и «Юность». Туда меня пригласили для интервью. Как следует подготовившись, мы с Юрием Шмильевичем отправились отвечать на каверзные вопросы радиоведущих.
Я расположился в студии прямого эфира — тесной комнатке с парой микрофонов, а Юрий Шмильевич отправился прогуляться по студии, ему обязательно нужно было все осмотреть лично. Кроме того, шел эфир, и Айзеншпису предложили переждать мое интервью в другой комнате. Туда дублировалась трансляция, и можно было услышать все, что я говорил.
Минут через пятнадцать мой продюсер вернулся — злой как тысяча чертей.
— Нет, ты представь себе, каков наглец! — возмущался он на ходу. — Я не успел войти, как мне нахамили!
Я не удивился. Скорее всего, Айзеншпис снова стал кому-то рассказывать, какой я у него замечательный. А люди ведь реагируют на это по-разному...
Основной темой, из-за которой заводился Юрий Эмильевич, были его артисты. Айзеншпис безумно любил своих протеже, а ко мне он и вовсе относился как отец. Впрочем, не устаю повторять, что он готов был положить и жизнь, и кошелек за любого своего воспитанника.
— Сидит какой-то пацан!.. — продолжал Айзеншпис. — Мне, мол, не нравится!.. Да кто он вообще такой, чтоб судить!
Ara, я не ошибся.
— Какой пацан, Юрий Шмильевич?
— Да ну, неважно, забудь, — буркнул он. — Лезут тут со своим мнением...
Айзеншпис, кстати говоря, в разговоре с новыми людьми чаще всего опускал завязку и сразу брал быка за все подробности. Обычно бывало так: он входит, садится перед собеседником, некоторое время молча его изучает. Затем задает вопрос в лоб:
— Ну как?
Подразумевалось: я на тебя посмотрел, значит, познакомились; твое «здрасте» мне не надо, и ты тоже обойдешься; меня интересует только твой положительныйотзыв о моем артисте; поехали. Люди обычно угадывали весь упакованный в полтора слова смысл, но не всегда горели желанием хвалить предмет разговора. Вот и в этот раз Юрий Шмильевич спросил молодого диджея Борю Хлуднева, как ему нравится мой «Бум». А тот возьми да и ляпни: а никак не нравится.