Хроноагент
Шрифт:
как бетон полосы.
И на ней кто разбился,
кто взлетел навсегда.
Ну а я приземлился,
вот какая беда.
Звучит и затихает последний аккорд, но еще долго в землянке стоит тишина.
Снова трогаю струны:
— Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги…
Тревожные аккорды и горячие слова заставляют всех встрепенуться.
— Только вот в этих скачках теряем мы лучших товарищей, на скаку не заметив, что рядом товарищей нет!
Я вижу, как у Сергея сжимаются кулаки, как у Ольги текут по щекам слезы, и продолжаю:
— И когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
и когда наши кони устанут
и когда наши девочки сменят шинели на платьица,
не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!
Этой песней-клятвой заканчивается наша тризна. Мы выпиваем еще по одной и идем проводить Ольгу с Гучкиным.
— Не казни себя, — успокаиваю я Ольгу. — Всему есть предел, вашим возможностям — тоже.
— Все равно, Андрей, я чувствую себя виноватой.
— Не говори глупостей, Оля. Никто тебя не винит. Это война. На войне бывает всякое, только чудес не бывает.
Волкова мы хороним на краю аэродрома. Старшина Шмелев откуда-то привез обломок мраморной плиты. На плите Мидодашвили вырубил надпись, а над плитой мы установили трехлопастной винт от “Яка”.
Отгремел залп прощального салюта, мы снова приступаем к боевой работе, но уже без Володи Волкова.
Глава 16
Look here, upon this picture, and on this;
The counterfeit presentment of two brothers.
Взгляни на медальоны, тот и тот;
Искусное подобие двух братьев.
Возвращаясь с заданий, мы с Сергеем всякий раз, еще над линией фронта, отделяемся от эскадрильи и издалека, разных сторон заходим к аэродрому над проклятыми балками. Но дни идут, а двадцать второй “Нибелунг”, сделав свое черное дело, больше не появляется. Но мы упорно, из полета в полет, повторяем свой маневр.
— Не может быть, чтобы он отказался от этой уловки и не применил ее еще раз, коль скоро она принесла ему успех, — убежденно говорит Сергей. — Рано или поздно он появится.
— Лучше бы рано, — говорю я, — а то как бы не пришлось нам оставить и этот аэродром.
На земле немцы медленно, истекая кровью, неся огромные потери, взламывают один наш оборонительный рубеж за другим. И хотя уже ясно, что они выдыхаются, но их численное преимущество, особенно в танках, дает о себе знать.
Линия фронта хоть и медленно, но неотвратимо приближается к нам.
Сентябрь кончился, идет уже октябрь. Втянувшись в круговерть войны, я совсем забываю, для чего я здесь. Голос, прозвучавший в моем сознании на рассвете 7 октября, был как гром из осенней тучи.
— Андрэй! Вы слышите меня?
Я ошеломлен и отвечаю не сразу:
— Да, слышу.
— То, о чем мы с вами говорили пять месяцев назад в Москве, произойдет 11-го числа, то есть через четыре дня. Вы готовы?
— Да.
— Желаю вам удачи. От вас зависят судьбы многих тысяч людей и исход войны. Помните об этом!
— Я помню. Постараюсь сделать все, что смогу.
— Я верю в вас, вы справитесь. Еще раз желаю удачи.
Вот оно, то, ради чего я здесь. Через четыре дня мне предстоит сразиться одному с десятком “мессеров”. Чем это кончится для меня, бог весть. Хотя Голос и говорил, что мне ничего не грозит, но в это слабо верится. Десять “мессеров” не десять куропаток. Это десять мощных истребителей, десять опытных
Иду в штабную землянку, взглянуть на карту фронта. Он вытянулся напряженной дугой от Кирова через Рославль, Мстиславль, Горки, Дубровно, Лиозно и Демидов. За последние два дня немцы не продвинулись ни на шаг. Кто-то уже считает, что это окончательно. Я тоже начал было так думать, но теперь мне становится все ясно. Они не выдохлись. Они ждут, когда Гудериан развернет свою танковую группу и ударит по нашим тылам отсекающим ударом с юга. Тогда они перейдут в наступление, Смоленск падет, и путь на Москву будет открыт. Огромные массы наших войск, сосредоточенные под Смоленском, а это четыре армии, окажутся в котле.
Значит, теперь судьба этих армий зависит от того, сумею ли я через четыре дня удержать возле себя десяток “мессеров” настолько, чтобы они уже не смогли догнать моего напарника и он передал сведения о расположении танковой группы Гудериана. Надо суметь! С таким настроем я вылетаю на задание во главе теперь уже своей эскадрильи.
На обратном пути мы с Сергеем, как обычно, отстаем, набираем высоту и расходимся. Он идет к западной балке, я — к юго-восточной. До боли в глазах всматриваюсь в извилистую линию, боясь пропустить что-либо. Что-то сверкнуло или у меня уже в глазах мельтешит? Набирая скорость, пикирую к балке, туда, где мне почудился блеск. Так и есть! Вдоль балки, повторяя все ее прихотливые изгибы, стремительно движутся две характерные тени. Их выдал случайный луч солнца, проникший в темную балку и бликанувший на фонаре.
— Сергей! Срочно ко мне! Я вижу их!
— Понял, иду!
На земле мы с Сергеем уже не один раз обговорили во всех подробностях, как будем действовать в этих случаях. Немецкие летчики сейчас не видят меня. Их внимание целиком поглощено пилотированием в сложнейших условиях.
Иду к аэродрому, туда, где на выходе из балки они сделают “горку”, чтобы атаковать у самой земли последнюю нашу пару. Вот на этой-то “горке” они нам и подставятся. Я не смотрю, где Сергей. Знаю, он идет сюда, форсируя мотор, и выйдет к точке встречи в нужное время. Все это уже рассчитано и отработано. Вот последняя наша пара заходит на посадку, и из балки стремительно взмывают два “мессера”. Так кобры поднимают над землей свои головы для смертельного броска. Но ведущий “мессер” уже у меня в прицеле. Справа проносятся трассы, и ведомый “мессер” вспыхивает. Это Сергей! А ведущий вдруг резко уходит влево и круто идет вверх. Моя трасса прошивает пустоту. Как он успел меня засечь? Воистину истребитель от бога.
Я тоже иду вверх, еще круче, чем “мессер”, и, когда мы с ним одновременно выравниваемся, оказываюсь выше метров на полсотни. На борту “мессера” я отчетливо вижу номер “22”. Он!
Сергеи внизу добивает ведомого, но вверх не идет.
— Андрей! Не пускай его вверх, а внизу я его приласкаю!
— Смотри, как бы он сам тебя не приласкал!
Мы с “мессером” делаем несколько безуспешных попыток атаковать друг друга, выделывая в воздухе самые замысловатые, экспромтом изобретаемые фигуры высшего пилотажа. Пилот “Нибелунга” далеко не новичок в воздушном бою! Но и я не подарок. “Нибелунг”, видимо, тоже понимает это. Видит он и костер на краю аэродрома, видит и ждущего внизу Сергея. Он быстро оценивает обстановку, и решение его ошеломляет меня своей неожиданностью.