Хронокорректоры

Мамонтов Кирилл

– Ну почему же никто не знает? Как вы сказали, товарищ Юзеф, это вполне можно представить. Немалая часть офицеров стала бы враждебнее к большевикам, а разве нам такое нужно?

– Согласен, – сказал нарком и член Политбюро. – Офицеры, как и крестьяне, политически ненадежны, мы стараемся сохранить их нейтралитет, и никак нельзя отпугивать военных. Они нам еще пригодятся.

– Вот именно, – подхватил Роман. – А такие, как Иудушка Троцкий, а также его прихлебатели вроде Крыленко, Дыбенко, Раскольникова и Антонова-Овсеенко…

Он замолчал под удивленным

и зловещим взглядом Сталина. Вынув трубку из челюстей, нарком осведомился настороженно:

– Что вы имеете в виду? У вас есть сведения о том, что народный комиссар Троцкий собирает свою фракцию?

«Попался, – запоздало сообразил Роман. – Их вражда еще не перешла в активную фазу. В данный момент Сталин испытывает лишь легкое раздражение в отношении Троцкого». Надо было выкручиваться.

– Насчет фракции не скажу, но мы, в партийных ячейках, все-таки видим, что творится. Вокруг наркоминдела собираются чрезмерно радикальные революционеры, готовые проливать реки крови там, где можно бы обойтись словами убеждения.

– Верно говорит, – как всегда неожиданно поддержал его Левантов. – У них, у троцкистов, мозги набекрень. Потом всем трудовым народом расхлебывать будем.

Вожди переглянулись, после чего направили задумчивые взгляды на матроса и солдата. Подняв указательный палец, Подвойский сказал строго:

– Конечно, в руководстве партии случаются разногласия, но говорить о фракциях не стоит. Нет в партии большевиков никаких фракций. Тем более нельзя использовать такие слова, как «троцкист».

Следующий выкрик Георгия поразил Романа, да и всех остальных – Левантов совершенно отбросил свою обычную маску веселой флегматичности.

– О троцкизме говорить пока рано, зато стоит подумать, на какие денежки жил он в роскошных отелях Нью-Йорка. Кто-то верит, будто за его статейки многотысячные гонорары платили? Да он скорее гонорею заработал бы, чем гонорары!

Последовал новый обмен многозначительными взглядами. Дзержинский негромко проворчал: мол, об этом давно следовало подумать, но Старик почему-то ценит давнего приятеля по лондонской эмиграции. Затем, сильно хмурясь, «товарищ Юзеф» опять обратился к Роману:

– Расскажите, каким образом вы пришли к выводу, что в Ставке может случиться нападение на Духонина.

– Чистая логика. – Рома пожал плечами. – Мы на флоте насмотрелись, как толпа теряет рассудок и начинает убивать командиров. Что-то подобное должно было случиться и в Могилеве. Признаюсь, я боялся более серьезных происшествий. Поэтому и просил, чтобы в Ставку поехали спокойные люди, способные принимать разумные решения.

Взгляды старых большевиков оставались недоверчивыми, но не враждебными. После недолгого молчания Дзержинский сухо проговорил:

– Простая логика? Порой мне казалось, что вам точно известно все, что должно случиться.

– Если бы я знал, что случится, то действовал бы совсем иначе, – вырвалось у Романа. – Я бы встретил напавших на Ставку не прикладами, а залпами. Я бы постарался взять живьем рыжего главаря. Я бы устроил засаду в саду губернаторского дома, чтобы пленить

террориста, который пытался проникнуть через задний проход… простите, через черный ход. Наконец, я бы постарался уговорить вас отправить двумя днями раньше тысячу надежных бойцов прямо на станцию Старый Быхов, чтобы не допустить бегства Корнилова, Деникина и остальных.

Втайне он рассчитывал разрядить обстановку, насмешив собеседников якобы случайной оговоркой насчет заднего прохода. Однако засмеялись они совсем по другому поводу. Подвойский сказал, усмехаясь:

– Не корите себя, товарищ, нам не дано знать будущего, ясновидцы – это глупый средневековый предрассудок. Между тем вы своевременно посоветовали нам отрядить часть войск на перехват корниловского отряда. К вашему сведению, нашим товарищам удалось установить, по какой дороге идет его банда, и генерала Корнилова ждет засада с бронепоездом.

– Прекрасно. – Рома криво улыбнулся, затем процитировал старую любимую книжку: – Я – жуткий молодец. Очень надеюсь, что революция не приведет к гражданской войне, что не будет братоубийства, разрухи, многомиллионных жертв, эпидемий.

– Эпидемий? – настороженно переспросил Сталин. – Каких эпидемий?

Хватив еще полстакана водки, Роман популярно разъяснил, откуда возьмутся эпидемии чумы, оспы, чахотки, тифа сыпного и брюшного, равно как остальные прелести, неизбежно сопровождающие войну и разрушение государственных механизмов. Понимающе покивав, Дзержинский согласился:

– Действительно, простая логика. Увы, товарищи, эта парочка – либо исключительно подготовленные провокаторы, либо просто умные люди. Я не могу представить, кто бы мог подослать к нам агентов-провокаторов, чтобы предотвратить гражданскую войну.

– Как я уже сказал, ясновидение противоречит материалистическому мировоззрению, – поддакнул Подвойский. – Никто не знает, какое будущее нас ждет.

Он был прав лишь частично. К примеру, еще вчера Рома точно знал, какое будущее ждет Россию. Сегодня, когда реальность изменилась, его знания перешли в состояние стремительной девальвации. Поток событий хлынет в другое русло, история будущего неотвратимо изменится. Он совершенно не представлял, какой станет обновленная история, мог лишь надеяться, что смог улучшить будущее, предотвратив гражданскую войну. Тем не менее, кое-какие соображения, основанные на знании разрушенной реальности, у него имелись. Поэтому следовало предупредить этих людей за недолгие часы, которые он проведет в их времени. Потом будет уже поздно.

Расплескав по стаканам содержимое бутылки, Рома провозгласил тост:

– Товарищи, предлагаю выпить за наше светлое будущее. Постараемся справиться с теми угрозами, которые можно предвидеть из сегодняшнего дня.

Взгляды вождей выражали скепсис и сомнение, но водку все выпили, как положено, залпом. Неизбежно должен был последовать вопрос о тех угрозах, которые предвидит излишне умный московский журналист, но первым высказался Левантов. Морщась, он проворчал:

– Водка-то кизлярская. Горло дерет, как рашпиль.