Хруп Узбоевич
Шрифт:
Проспав некоторое время, я была разбужена непонятными для меня криками. Это была не людская речь, хорошо мне знакомая, а целый гул отдаленных голосов, говоривших на всевозможных наречиях, одних — мне хорошо понятных, других — мало знакомых и многих — совсем непонятных. Из своего отдаленного уголка под конюшней я слышала уже раньше этот странный гул, но, во-первых, он смешивался с шумом городского движения, во-вторых, был настолько в отдалении, что я не различала в нем речей. Да, и вообще к странным, новым звукам я уже начала привыкать.
Но на сей раз мое любопытство
Смешанный гул голосов на разных языках доносил до меня разнообразные крики. Некоторые я теперь припоминаю.
— Есть, есть… — рыкал какой-то, очевидно, кошачий голос
— Эх, теснота, тоска! — мяукала на ином наречии какая-то другая с зычным голосом кошка
— Отстань! — И без тебя тошно! — шипела одна воображаемая кошка другой.
— Есть, есть! — слышался прежний рыкающий голос.
И вдруг, среди этого кошачьего концерта, вырывались иные звуки, летевшие как будто из другого конца:
— Хорошо, хорошо, но дома лучше, дома лучше!
За ним целый хор таких же голосов начинал кричать:
— Дома лучше, дома лучше!
Я невольно припомнила попку Ворчуна, так как это была почти что его речь.
Издали доносились на языке, похожем на вой Гри-Гри:
— Эх, сте-е-е-пь, сте-е-е-пь!.. — а ему кто-то вторил грубее:
— А ле-е-с, ле-е-с!..
Потом вновь раздавался кошачий концерт, перебиваемый речью Ворчуна и самым невообразимым хором чуждых мне звуков.
Разрешить эти недоумения могла только экскурсия, которую я и решилась провести в ближайшую ночь, предварительно утолив свой голод, так как, проведя день в засаде, я ужасно проголодалась.
Решившись выследить причины или найти авторов кошачьих концертов и других хоров, с наступившей темнотой я поспешно промчалась по направлению к беседке и оттуда быстро, но осторожно, начала пробираться к местам, откуда слышались странные звуки.
На пути моем оказалась высокая каменная стена. Нечего делать, пришлось терять время — идти в обход.
Вскоре я нашла калитку с прекрасной подворотней. Калитка вела прямо на большую площадь, посреди которой стояло какое-то большое деревянное здание, очень длинное и довольно широкое.
Первое, что мне бросилось в глаза, это — изображения диковинных зверей, вроде тех, которые я видела в книге моего бывшего хозяина, когда он показывал ее девочкам. Только эти звери были громадных размеров.
Одна из картин изображала разъяренную громадную полосатую кошку, сидевшую в кустах и огрызавшуюся на человека с палкой, вроде того, который вывел меня из степи к избушке. Другая картина изображала огромного, сплошь волосатого человека, державшего в одной руке и в одной ноге по дереву и яростно отбивавшегося от целой кучи наступавших на него людей с палками.
Лицо этого волосатого человека было очень свирепое и дикое, так что я только по рукам
Надеюсь, что мне, до того времени еще мало путешествовавшей, простительно было за человека принять изображение человекоподобной обезьяны.
Стоя у калитки, я недоумевала. Неужели эти изображения издавали слышанные мною звуки? Но недоумение быстро прошло, когда из длинного здания до меня донесся сдержанный шепот, в котором я ясно услышала речь, похожую на курлыканье моего сожителя, попугая Ворчуна.
— Разгадка внутри здания! — сообразила я и двинулась вперед.
Попасть в большое здание не представило для меня никакого затруднения, так как снаружи во многих местах видны были большие щели. Пройдя в одну из них, я очутилась среди вороха всевозможных досок, каких-то обломков, сенных куч и опилок. На меня пахнуло каким-то странным воздухом, в котором мое острое чутье разобрало запах от присутствия разных животных. Это было что-то, немного похожее на запах жилой лисьей норы, но только здесь он был гораздо гуще.
Прокравшись между каких-то ящиков, я вышла на чистую утоптанную дорогу, оказавшуюся полом странного здания. Мрак ночи дал мне решимость выйти на середину этого земляного пола. Присев на задние лапки, я оглянулась кругом, и мне представилось удивительное зрелище.
Вдоль обеих стен тянулись большие деревянные клетки с крепкими железными прутьями, между которыми, потеснившись, могли пройти рядом две крысы. В этих клетках лежали и спали разные звери.
Но, что это были за звери! Таких я еще ни разу не встречала в своих скитаниях по лесу и степи. Здесь были разные огромные кошки: желтые, черные, полосатые, пятнистые, разные собаки: остроносые, серые, горбатые и тоже пятнистые.
Далее виднелись по клеткам разные длинные животные, напоминавшие хорьков, наконец, диковинные звери, имевшие близкое сходство с людьми, только бывшие гораздо меньше ростом и снабженные хвостами.
Но более всего меня поразили три огромных зверя: один — величиной чуть не с трех лошадей, похожий на свинью, имевший на носу большой тупой рог, другой такой же — без рога, но с огромной головой и третий — самый большой и высокий — величина его меня прямо поразила, притом же он имел длинный висячий нос и два блестящих длинных зуба, торчавших изо рта наружу на длину, по крайней мере, детской руки. Зубы эти были словно обрезаны.
Из этих трех зверей только длинноносый был наружи, привязанный толстой цепью за ногу к кольцу в деревянном стойле, оба другие помещались в клетках, очень тесных, настолько, что, мне казалось, они не могли бы в них повернуться.
Более мелкие звери имели клетки с более узкими решетками.
Перед рядом клеток вбиты были колья с перилами, за которыми пол не был так утоптан, как посередине здания. В самом конце здания, а когда я обежала его, то увидала, что и в самом начале, в небольших клетках помещались разные пестрые птицы невиданных мною пород, а на высоких качающихся насестах сидели, покачиваясь, привязанные за ногу, несомненные родственники Ворчуна, только одетые в более яркие и пестрые наряды, чем он.