Хрупкая душа
Шрифт:
Ты прижалась ко мне спиной.
— Да, Уиллс. Очень страшный сон.
— Побыть с тобой?
Я обняла тебя, словно заключила в скобки.
— Останься со мной навсегда, — сказала я.
Рождество в этом году выдалось слишком теплое — скорее зеленое, чем белое. Должно быть, этим матушка природа лишний раз доказывала известный тезис: жизнь всегда складывается не так, как мы хотим. После двух недель жары зима наконец обрушилась на нас. В ту ночь выпал снег. Воздух наполнился запахом дыма из труб.
Когда я спустилась, было семь часов
— У меня замерзли ноги.
— Обуйся. А где Амелия?
— Еще спит.
Была суббота — незачем будить ее спозаранку. Я заметила, как ты потираешь бедро, скорее всего, даже не осознавая этого. Тебе нужно было разрабатывать тазовые мышцы, но заниматься гимнастикой было еще больно.
— У меня предложение. Если принесешь газету, испеку тебе на завтрак вафли.
По твоему лицу было видно, что ты делаешь подсчеты в уме. До почтового ящика четверть мили, а на улице мороз.
— С мороженым?
— С клубникой, — торговалась я.
— Ладно.
Ты отправилась в прихожую натягивать куртку прямо поверх пижамы, а потом я помогла тебе закрепить скобы на ногах и впихнуть стопы в низенькие ботинки, способные их вместить.
— Осторожно, — предупредила я, пока ты застегивала «молнию». — Уиллоу, ты меня слышишь?
— Да, я буду осторожна, — как попугайчик, повторила ты и, распахнув дверь, вышла на улицу.
Я стояла в дверном проеме несколько минут, пока ты не развернулась и, упершись руками в бока, не сказала сердито:
— Да не упаду я! Хватит за мной следить.
Тогда я закрыла дверь, но продолжила наблюдать за тобой в окно. Потом, вернувшись в кухню, включила вафельницу и начала собирать необходимые ингредиенты. Для готовки я решила воспользоваться пластмассовой миской, которую ты так любила, потому что могла ее запросто поднять.
Потом я снова вышла на крыльцо, чтобы ждать тебя там. Но тебя нигде не было видно. Всё пространство от подъезда до почтового ящика было открыто. Я торопливо натянула первые попавшиеся ботинки и выбежала из дома. Примерно на полпути я увидела следы на снегу, сквозь который еще пробивалась мертвая трава. Следы вели к пруду.
— Уиллоу! — крикнула я. — Уиллоу!
Черт побери Шона, который не послушался меня и не засыпал этот пруд!
И вдруг я тебя увидела — у самой кромки камышей, что опоясывали подернутую тонким льдом воду.
Одна твоя нога уже стояла на льду.
— Уиллоу… — сказала я уже тише, чтобы не спугнуть тебя. Но когда ты обернулась на мой зов, подошва соскользнула — и ты наклонилась вперед, расставив руки, чтобы смягчить падение.
Я это предвидела и потому, когда ты обернулась, уже бежала тебе навстречу. Лед, на который я ступила, был еще слишком тонким и не выдержал моего веса. Я почувствовала, как подо мной крошится его нежно-зеленая корка. Ботинок наполнился обжигающей ледяной водой, но я
Промокнув чуть не до пояса, я перекинула тебя через плечо, словно куль с мукой. Ты едва дышала. Я попятилась назад, выдернув ногу из ила со дна пруда, и плюхнулась на задницу, послужив тебе подушкой безопасности.
— Ты цела? — прошептала я. — Ничего не сломала?
Ты быстро проверила всё свое тело и помотала головой.
— Что ты вообще думала 7.]Ты же знаешь, что нельзя…
— А Амелииможно ходить по льду, — пискнула ты в ответ.
— Во-первых, ты не Амелия. А во-вторых, лед еще слишком слабый.
Ты вывернулась из моих объятий.
— Как и я сама!
Я осторожно развернула тебя и усадила к себе на колени, раскинув твои ножки по сторонам. Когда дети садятся в такую позу на качелях, это называется «паучок». Хотя тебе, конечно, не разрешали этого: слишком велика вероятность, что твоя нога застрянет в цепях.
— Нет, это не так, — заверила я ее. — Уиллоу, ты самый сильный человек, которого я знаю.
— Но тебе все равно хотелось бы, чтобы я не ездила в каталке. И не ложилась постоянно в больницу.
Шон настаивал, чтобы от тебя ничего не скрывали. И я наивно предположила, что после той беседы, если у тебя и оставались какие-то сомнения, мои поступки сумели их развеять. Но я-то волновалась о том, что ты услышишь, а не о том, что прочтешь между строк.
— Помнишь, я рассказывала тебе, что мне придется говорить неправду? Это обычное притворство, Уиллоу. — Я на миг замолчала. — Представь, что ты пришла в школу и одна девочка спрашивает, нравятся ли тебе ее кроссовки. А они тебе совсем не нравятся. Тебе кажется, что уродливей кроссовок не найти во всем мире. Ты ведь не скажешь ей об этом, правда? Потому что иначе она огорчится.
— Это называется «ложь».
— Я знаю. И в большинстве случаев лгать нельзя. Можно лгать только тогда, когда хочешь пощадить чьи-то чувства.
Ты непонимающе уставилась на меня.
— Но ты же не щадишь моихчувств.
У меня в животе как будто провернули нож.
— Я не со зла.
— Значит, — поразмыслив, сказала ты, — это вроде как «День противоположностей», в который иногда играет Амелия?
Амелия изобрела эту игру примерно в твоем возрасте. Будучи уже тогда трудным ребенком, она отказывалась делать уроки, а когда мы на нее прикрикивали, хохотала и, напомнив, что сегодня День противоположностей, признавалась, что уроки уже готовы. Или третировала тебя, дразнясь Стеклянной Жопой, а когда ты прибегала к нам в слезах, опять ссылалась на День противоположностей и уверяла, что на самом деле так зовут самую красивую принцессу. Я так и не поняла, зачем Амелия придумала эту игру: от избытка воображения или в рамках своей бесконечной диверсии.