Хрупкая женщина

Кэннелл Дороти

– Интересно, что погубило даму на портрете?

– Скорее всего, бешенство, – Бен сыто развалился в кресле. – Вид у этого мопса такой, будто он вот-вот её тяпнет.

– Не всякой собаке нравится позировать, – глубокомысленно заметила я.

Тобиас, словно желая выразить презрение к собачьему племени, зевнул и спрыгнул с моих коленей.

Бен взял в руки портрет, прислонённый к ящику для угля.

– А в те дни женщины всегда носили перчатки?

– Исключение составляла лишь ванная комната. Это именовалось борьбой против соблазнов плоти. Мне иногда кажется, что во

времена Виктории и Эдуарда ни о чём, кроме секса, и не думали. Хотя пышные шляпки и зонтики от солнца той эпохи всегда мне были по душе.

– Честно говоря, – Бен держал картину на вытянутых руках, – мне она даже нравится. Портрет, конечно, никуда не годится, но в этой особе есть что-то чертовски привлекательное. Кого-то она мне напоминает.

– Неужели! – рука Доркас дрогнула, и чай выплеснулся на стол.

Она принялась поспешно вытирать лужу. Лицо её слегка покраснело. Неловкость у преподавателя физкультуры должна считаться непростительным недостатком.

– Дай-ка мне взглянуть, Бен, – я нетерпеливо отобрала у него картину. – Она определённо не красива, даже не миловидна – лицо плоское и вытянутое, а нос слишком тонкий и заострённый. Причёска в стиле «воронье гнездо»…

– Ты слишком придирчива, – голос Бена звучал раздражённо.

– Вовсе нет. Я просто ищу источник её очарования, поскольку согласна с тобой: в ней и в самом деле что-то есть. Её глаза… Она относится к той породе людей, которую сейчас уже не встретишь, – мне с трудом удавалось подобрать слова; незнакомка терпеливо смотрела на меня с портрета. – Честная и добрая старомодная английская дама, – пустилась я в путаные объяснения, – которая для всей деревни сготовит суп и никогда не прогонит нищего, но при этом в ней нет ограниченности. Она обладает чувством юмора, ранима, и в то же время в ней чувствуется сила. Такая не испугалась бы встреченных на дороге цыган, не побоялась бы испачкать руки в печной саже и выпить чашечку чая со служанкой не сочла бы зазорным…

Судя по всему, на Бена моя речь произвела впечатление, но заговорил он довольно сухо:

– Тебе не кажется, что ты торопишься, описывая характер человека по весьма посредственному портрету? Мы, по-моему, пришли к согласию, что художнику следовало бы устроиться в бухгалтерскую фирму родителя или стать…

– Шовинист! – беззлобно вздохнула я. – Почему это ты решил, что автор непременно мужчина? Поскольку речь идёт о художнике-любителе, женщина – гораздо более вероятный кандидат. В те времена девушек учили вышивать, вязать, рисовать акварелью и маслом. От них требовалось прилежание, а не талант. А где послушной дочери найти модель? Дома, разумеется! Например, его хозяйка…

– И всё-таки я считаю, что это рука мужчины, – возразил Бен.

Доркас поморщился и едва заметным кивком головы дала понять, что её дело – сторона. Неужели Бен прав, и она чувствует себя посторонней? Я встала и впустила Тобиаса, который уже с минуту скрёбся за дверью. Старинные часы пробили половину десятого. Как выясняется на практике, критика произведений искусства отнимает кучу времени.

Бен скорчил гримасу, но вернулся к обсуждению.

– У этого портрета есть несколько

особенностей, которые я считаю достойными упоминания. Дамы, вы готовы?

– Я вся внимание, – проворковала я, возвращаясь на своё место. – Тобиас, не лезь к злому дядюшке Бену. Он всё равно тебя скоро сгонит.

Бен пропустил колкость мимо ушей.

– Дама, изображённая на картине, жила в этом доме. Вы, конечно же, спросите, каким сверхъестественным образом я установил этот факт…

Доркас незамедлительно вскинула руку. Я порадовалась, что она тоже решила принять участие в нашей викторине.

– Камин на заднем плане, без сомнения, тот же самый, что и в этой комнате. Правда, пропорции немного искажены, но его можно узнать по резным херувимам. Я такого нигде больше не встречала.

– Превосходно! – Бен зааплодировал.

– Этот человек признаёт, что вы почти столь же умны, как и он, – добродушно обронила я.

– Дамы, не отвлекайтесь! – Бен отнял у меня картину и принялся демонстрировать нам портрет под разными углами. – Интерес вызывает не исполнение, мы все сошлись на том, что оно никудышное, а то, что портрет не озаглавлен и не подписан. Конечно, у нашего художника могли быть основания не раскрывать своего имени. Допускаю, но не думаю, что объяснение состоит в этом. Приглядитесь внимательней.

– Портрет не окончен, – медленно сказала я. – Мы всё время смотрели на женщину и упускали из виду задний план. Явные просчёты я отнесла на счёт неумелости художника, но, если приглядишься, заметно: полностью выписана лишь женщина, да и у неё не хватает ног.

– Не хочу подвергать критике ход ваших рассуждений, – подала голос Доркас, – но должна спросить, какое имеет значение, окончена картина или нет? Если портрет действительно принадлежит кисти школьницы, то недостаточная прописанность деталей вполне объяснима. Солнышко светит, хочется в теннис поиграть – и краски с кистями летят прочь.

– Согласен, – Бен милостиво кивнул. – Но мы изначально предположили, что портрет имеет определённое значение, следовательно, нам надо искать в нём каких-то указаний. Хотя как подсказка это творение не вызывает у меня энтузиазма.

– А ты не пытался поскрести холст? Может, там спрятана записка. В книгах часто пишут о чём-то подобном. Помнится, в поддельной «Моне Лизе» у портрета оказалась двойная задняя стенка, – сонным голосом предположила я.

Я вдруг обнаружила, что не в силах сдержать зевоту. Мне ещё предстояло показать Доркас её комнату, точнее, сначала поискать, где меньше всего пыли. Да и кровать застелить не мешает. Доркас собирала чашки и блюдца, а Бен всё вертел портрет.

– Если надеешься обнаружить под верхним слоем краски неизвестный шедевр, то думаю, ты обречён на разочарование. Сомневаюсь, что предыдущие работы художника хоть сколько-нибудь превосходят данную. Прости, но не могу представить, что юная школьница малюет поверх Ренуара или Ван Гога.

– Я ни в чём не уверен. Когда дело касается твоего дядюшки Мерлина, можно ожидать чего угодно. Вот сочтём картину ненужным хламом, забросим на чердак, а через шесть месяцев обнаружим, что это и есть клад.