Хрупкий лед
Шрифт:
Ей плохо удалось. И в этот же момент она услышала какой-то скрип, словно металлом по чему-то твердому. Камню? Полу? И в пределах ее видимости появился Валера. Позади него она увидела стену, такую же белую, как и потолок. Но Настя сосредоточилась на любимом.
— Привет, егоза, — Валера скупо улыбнулся, нежно коснувшись ее щеки. — Проснулась?
Она медленно моргнула и снова посмотрела на него. Он выглядел таким усталым. Просто ужасно. Глаза будто провалились вглубь глазниц. И вокруг них огромные тени. И морщины, которые она не помнила такими глубокими. А еще Валера осунулся,
— Я… спла? — язык и губы еще плохо слушались.
Она говорила очень невнятно. Нахмурилась… Или попыталась. Попробовала еще раз:
— Сплала… — выдохнула с разочарованием, напряженно пытаясь правильно выговорить.
— Не спала, Настя, — Валера пальцами накрыл ее губы, очевидно, заметив, насколько ее это расстраивает. И как сложно дается. — Тебя машина сбила. Помнишь? Задела. А ты, падая, еще сильно ударилась головой об лед…
У Валеры голос пропал, словно бы горло сжалось. И Настя вдруг поняла, почему он так выглядит. И что ему очень тяжело. Так, словно это все вдруг начало прокручиваться перед ней на пленке, она представила, почти ощутила сама все, что любимый вынес. Не помнила того, о чем Валера говорил. Помнила, что к нотариусу приехали. И как говорила с Вероникой: визгливый голос, глупые претензии. Что к Валере хотела подойти. А машину не помнила.
И не болело ничего, кажется. Она не чувствовала. Только какую-то «ватность» и вязкость в каждой мышце. Дикую усталость.
«Наверное, ей что-то вводят», догадалась, заметив вдруг какую-то повязку из эластичного бинта на руке в сгибе локтя.
У нее ученик болел в прошлом году, оперировали мальчика. Настя приходила его проведывать. И видела, как ребенку медсестра что-то вводила, сдвигая такую же повязку. Как же это называлось? Гибкая игла какая-то, которую надолго вводили в вену, чтобы не колоть постоянно…
Не могла вспомнить. Как и машину, про которую говорил Валера.
Но неожиданно подумала, что сама бы испытала, если бы на месте Валеры была… И у нее горло дернулось.
— Пости… Извини, любимый, — уже более внятно выдохнула Настя, зажмурившись от нахлынувшей душевной боли и страха.
От вины, которую действительно ощутила из-за его волнения, его муки, той боли, что он перенес.
— Боже! Егоза! Ты что?! — Валера наклонился близко-близко к ней, нахмурился, сжал губы. — Ты здесь — при чем, Настенька? Солнышко мое ясное…
Обхватил ее щеку ладонью, прижался своим лбом к виску. Настя ощутила, как он нежно и очень осторожно поцеловал ее кожу.
— Не хотела бы… расстраивать. Чтобы переживал, — говорить было все еще очень тяжело, но Настя старалась медленно проговаривать каждую букву, звук. — Люблю тебя… Очень.
Как учеников своих учила. И что-то получалось, кажется. Правда голова стала болеть от напряжения.
— Настенька, — выдохнул Валера очень осторожно погладив ее губы, вторую щеку. — Ну что ты…
Кажется, второй раз в их жизни видела, ощущала его таким растерянным и потерянным. Недоверчиво-радостным. Как тогда, когда звала его через весь двор,
Где-то что-то снова заскрипело, но Настя не могла, да и не хотела поворачиваться. Ей было так хорошо, так тепло рядом с ним. Спокойно. И почти легче смириться со всеми теми странными ощущениями, которые делали тело чужим.
— Я люблю тебя, егоза, — прошептал Валера, тоже не отреагировав на шум.
Переместился и нежно-нежно коснулся губами ее губ. Настя попыталась ответить, прижавшись к его рту. И вдруг ощутила соленый привкус. Губы Валеры были влажными. И солеными. И глаза подозрительно блестели, совсем непривычно для любимого. Он плакал от облегчения. И у Насти самой навернулись слезы на глаза.
— Любимый, — всхлипнула она ему в губы.
— Тсс, егоза, хоть ты не реви. Хватит того, что я расклеился, — сипло хмыкнул Валера, продолжая нежно гладить ее лицо и волосы. — Тебе сейчас это вообще не нужно. Ты поправляться должна. За тебя знаешь, сколько людей молятся и переживают? — Валера коротко прижался к ее скуле губами. Глубоко вдохнул, будто успокаиваясь. Улыбнулся ей. И вдруг вновь прижался к губам. Только сильно и крепко. — Ты себе представить даже не можешь, как мне нужна, Настя, — отстранившись, прошептал он.
— И ты… ме… нужен, Валера, — прекрасно зная, что это чистая правда, прошептала она.
Поняла, что губы пересохли. Попыталась их облизнуть.
Валера это увидел.
— Пить хочешь? — тут же спросил он, уже выпрямившись и что-то взяв за пределами видимости Насти. — Вот, держи. Я тебе трубочек купил, как ты для своих учеников, разноцветных… — Валера усмехнулся, но Настя увидела, чего ему это стоило в глазах любимого мужчины.
А он уже протягивал ей стакан с водой, из которого торчала соломинка ярко-зеленого цвета, согнутая под углом, чтобы Насте было удобней пить.
— Валера… — у нее вновь сдавило горло. И глотнуть оказалось сложно. Взгляд слезами заволокло.
— Давай, егоза, пей, — с усмешкой напомнил Валера, сам приставил эту соломинку к ее губам. — Только понемногу. Медсестра сказала, что после интубации горло болеть у тебя может. Осторожно.
— Болит, — согласилась она с легким вздохом, теперь хоть поняв, отчего. И сделала маленький глоток. — А что… Еще что у меня? — вновь отпив, спросила Настя, опять ощущая накатывающую усталость.
У Валера улыбка только на губах осталась. Глаза потемнели, но он постарался сохранить веселое выражение.
— Левая нога сломана. Тихо, — словно предугадав ее порыв, Валера опустил руку Насте на плечо, не позволив даже пошевелиться. — Там не страшно, не сложный перелом. Но с гипсом попрыгаешь, конечно, егоза. Смещение шейных позвонков, — Валера провел рукой по ее щеке и по чему-то постучал, а Настя только сейчас поняла, что на ней какой-то странный воротник. Вот отчего так сложно поворачиваться. — И сотрясение, конечно. — Он тяжело выдохнул, будто и ему грудь давило тяжестью в тонну. — Ты почти четыре дня без сознания была, Настя… Я думал, умом тронусь, — Валера так улыбнулся, словно хотел ее развеселить. Только обоим стало невесело. — Священника сюда притащил… — Он хмыкнул.