Хрустальная пирамида
Шрифт:
— Что за препараты?
— Сначала я не понял. В желтоватой жидкости плавали какие-то непонятные тела, очевидно, животных. Когда я спросил, он сказал, что это мышь. И морская свинка.
— То есть у него были препараты мыши и морской свинки?
— Вроде бы да. Но выглядели они совсем не так. У этих животных была… как бы получше сказать… какая-то пугающе искаженная форма.
— Искаженная?
— То, что он назвал мышью, совсем не было похоже на мышь. Глаза чуть не вываливались из орбит, правая и левая стороны рта были расположены относительно
— Какая-то деформация в процессе развития?
— Я тоже так думаю. Морская свинка тоже представляла собой нечто подобное. Среди препаратов, которые он столь бережно взял с собой в путешествие на «Титанике», не было ни одного, выглядевшего как известные нам животные… Это единственный раз, когда я был в каюте Алексона. На столике из красного дерева играл луч вечернего солнца, падавший через иллюминатор. И в свете этого луча он, совершенно как ребенок, радостно хвастающийся своими игрушками, расставлял большие бутыли с препаратами, которые извлекал из черного чемодана, где они лежали, укутанные в толстый слой марли.
— Да, довольно странное увлечение. Действительно, подозрительный человек, — сказал археолог, явно заинтересовавшись рассказом.
— Выставив в ряд препараты, он взял в руки один из них, которым, видимо, особо гордился, и показал мне. Это была самая большая бутыль, содержимое которой меня поразило.
— Что там было?
— Алексон сказал буквально следующее: «Это человек будущего».
— Человек будущего?
— Да. «В будущем человечество будет выглядеть именно так, — изрек он уверенно, как мессия, обращающийся к
пастве. — Наша проклятая цивилизация будет бесконтрольно развиваться — и в конце концов создаст таких людей».
— И что это было?
— Препарат младенца. Человеческого. Препаратов «людей будущего» у него было много, побольше и поменьше. Видимо, и только что родившиеся, и еще находившиеся в утробе матери.
— Но это были не обычные младенцы?
— Они совсем не походили на людей. У них были руки и ноги; они находились в привычной позе младенца, но выглядели как гротескные, болезненно искаженные куски плоти.
Археолог оставался все с тем же напряженным выражением лица.
— У некоторых младенцев были расколоты черепа, так что мозги вышли наружу. У одних они занимали почти весь объем бутыли, как раздувшийся воздушный шарик; у других, наоборот, в середине головы был провал, и лица не были похожи на человеческие. Глаза навыкате, губы странно вывернуты, будто растянуты в стороны, словно в не слышном нам крике.
— Где же он все это взял?
— Я спросил, но он не стал говорить. Только твердил, что это люди, что это истинный облик людей.
На этом писатель прервал свой рассказ.
— Да, люди собирают не только марки
Нил, Египет — 3
С тех пор прошло два года. Микул подросла и стала лицом и фигурой походить на взрослую. Она уже обращала на себя внимание мужчин из деревни, и некоторые за ней ухаживали.
Как-то ее отец отправился на рыбную ловлю и не вернулся. Рыбаки с другой лодки, ловившие вместе с ним, рассказали, что лодка перевернулась и отца унесло течением, но мать сказала, что его вынесло на берег. Она после этого ходила расстроенная и часто грустила одна.
Микул принесла в свое жилище ящик, в котором сидел Дикка, и использовала его как лежанку, но иногда подолгу в одиночку разглядывала картины на нем.
Там были дворцы, построенные из камня, перед ними танцевали женщины. Они были в головных уборах; на лбах, плечах и руках сверкали золотые кольца. Кольца были и на вскинутых в танце ногах. Их лица и одежды были невиданной красоты. Микул думала, что это, наверное, и есть то замечательное место, которое называется городом.
Однажды к Микул пришел незнакомый мужчина в такой же белой одежде, как Дикка. Он сказал, что Дикка прислал с ним письмо и деньги.
Микул не умела читать и попросила рассказать ей, что написано в письме. Мужчина сказал, что Дикка хочет с ней увидеться и спрашивает, не собирается ли она в Гизу. А если собирается, пусть возьмет эти деньги на дорогу.
Микул спросила, что такое деньги, и мужчина объяснил, что за деньги можно получить все, что ей захочется.
Микул охватило волнение. Она ответила, что все это очень сложно — у нее здесь мама, ее нельзя оставить одну. Услышав это, мужчина сказал, что раз так, Дикка очень опечалится, и ушел.
После этого прошло пять дней. Мама Микул неожиданно сказала, что уезжает с острова — собирается замуж за мужчину с Большой земли. Микул удивилась, но она знала, что на острове и раньше бывали такие случаи.
— Ты очень симпатичная, и найдется немало мужчин, которые позаботятся о тебе. Счастье — как птица; его надо ловить, когда оно рядом.
И вот она села на корабль и уплыла. Микул осталась одна.
После этого деревенские парни стали соперничать за руку Микул, и двое даже пострадали в этих схватках. Стало ясно, что, если она и примет ухаживания кого-то из деревенских, дело миром не кончится. Девушек на острове не хватало.
Микул отправилась на причал и спросила у старика-сторожа, когда придет корабль. Выяснилось, что на следующее утро ожидается лодка с кукурузой, но она уйдет сразу же после разгрузки.
Еще старик сказал ей, что лодка пойдет в Пуке, в свой порт приписки ниже по течению. А когда Микул поинтересовалась, далеко ли оттуда до Гизы, сторож замолчал. Казалось, он погрузился в далекие воспоминания.
— А, Гиза… Есть такой город. Самое красивое место на земле. Но он очень, очень далеко. Нужно долго плыть по этой реке, почти до самого моря. Гораздо дальше, чем Пуке.