Хрустальная пробка
Шрифт:
Он стал ждать, готовый во всякое время скрыться за портьерой. Он услышал хлопанье дверей. Кто-то вошел в кабинет и зажег электричество. Он узнал Добрека.
Это был толстый человек, коренастый, с короткой шеей, с широкой седой бородой, почти лысый, с парой темных очков поверх других, как видно, у него было очень слабое зрение.
Люпен рассматривал его энергичное лицо, четырехугольный подбородок и сильную фигуру. Кулаки его были очень массивны и покрыты волосами, ноги кривые: он ходил, согнув спину, тяжело переваливаясь с одной ноги на другую, и это придавало ему сходство
В общем, в нем было что-то животное, отвратительное, дикое. Люпен вспомнил, что в Палате Депутатов Добрека прозвали лесным человеком не только потому, что он всех сторонился, но за его внешность, манеры, походку и мощную мускулатуру.
Он уселся перед своим столом, вынул из кармана трубку, выбрал среди нескольких пакетов табаку пачку мэрилэнда, набил трубку и закурил. Потом стал писать письма.
Спустя минуту, он бросил свою работу и задумался, сосредоточив свое внимание на одной точке стола. Вдруг он быстро схватил коробочку для марок и стал ее рассматривать. Потом изменил положение нескольких предметов, которые Прасвилль трогал и переставлял, исследовал их взглядом, ощупывая руками, склонялся над ними, как если бы какие-то ему одному известные знаки что-то говорили.
Наконец он нажал кнопку электрического звонка.
Через минуту явилась привратница.
Он спросил:
— Они были здесь, не правда ли?
Так как женщина колебалась, он настаивал.
— Послушайте, Клементина, разве вы открывали коробочку для марок?
— Нет, сударь.
— Ну так я ее заклеил полоской бумаги и она разорвана.
— Я могу вас уверить… — начала женщина.
— Зачем лгать, — сказал он, — ведь я сам вас предупреждал об этих посещениях.
— Но…
— Но вы гоняетесь за двумя зайцами… Пусть так!
Он протянул ей билет в пятьдесят франков и повторил:
— Они были здесь?
— Да, сударь.
— Те же, что весной?
— Да, все пятеро… и еще один… Главный.
— Высокий?.. Темноволосый?..
— Да.
Люпен заметил, как сократилась челюсть Добрека. Он продолжал:
— Это все?
— Потом пришел еще один. Он присоединился к ним, а потом те двое, что всегда ходят вокруг дома.
— Они были здесь, в кабинете?
— Да, сударь.
— И ушли в том же порядке, как и пришли, несколько минут тому назад?
— Да, сударь.
— Хорошо.
Женщина вышла. Добрек принялся за брошенное письмо, потом, протянув руку, он написал какие-то знаки на бумаге, находящейся на краю стола, и которую разгладил, как будто не желая ее терять из виду. Это были какие-то цифры, Люпену удалось разобрать формулу вычитания:
9 — 8 — 1
И Добрек сквозь зубы с сосредоточенным видом пробормотал:
— Никакого сомнения.
Потом он написал коротенькое письмецо и адрес на конверте, который Люпен прочел, когда письмо было положено на тетрадь.
«Г.Прасвиллю, главному секретарю префектуры».
Потом позвонил снова.
— Клементина, — сказал он. — Вы когда-нибудь учились в школе?
— Да, сударь.
— Вас научили считать?
— Но…
— Вы не слишком сильны в вычитании.
— Как это?
— Вы не знаете, что девять минус восемь будет один, а это, видите ли, очень важная вещь. Без этой первоначальной истины нельзя жить.
Говоря так, он поднялся и прошел по комнате, с руками, заложенными за спиной, и переваливаясь. Потом прошелся еще раз. Потом, остановившись перед дверью в столовую, открыл ее.
— Впрочем, задачу можно разрешить иначе, — сказал он. — Если от девяти отнимается восемь, остается один. И тот, кто остался — здесь, не правда ли?
Он ощупывал бархатную портьеру, в складки которой поспешно укрылся Люпен.
— В самом деле, вы там задохнетесь. Я мог бы нечаянно, для развлечения проткнуть эту портьеру кинжалом. Вспомните безумие Гамлета и смерть Полония… «Говорю вам, это крыса, огромная крыса…» Ну, господин Полоний, выйдите-ка из вашей норы.
Это было одно из необычайных для Люпена положений, которые были ему ненавистны. Ловить в западню других и заставлять их платить своей головой — это он допускал, но самому попасться и позволить над собой издеваться — нет! Но как отражать удары в данном случае?
— Несколько бледны, господин Полоний… Ба, это тот самый господин, который целыми днями дежурит в сквере! Вы тоже полицейский, господин Полоний? Ну, успокойтесь, я вам не желаю зла… Вы убедились, Клементина, что я хорошо считаю? По-вашему, сюда вошли девять шпионов. А я, возвращаясь, сосчитал издали на бульваре всего восемь. Девять минус восемь — один, вот этот самый, оставшийся здесь для наблюдения — таков человек!
— Ну и что же? — сказал Люпен, охваченный безумным желанием броситься на этого человека и заставить его замолчать.
— Что? Ничего, молодой человек. Чего вы еще хотите? Комедия окончена. Я вас только попрошу передать Прасвиллю это послание, которое я только что начертал. Клементина, соблаговолите проводить господина Полония. И если он когда-нибудь опять появится — откройте ему широко все двери. Вы здесь у себя дома, господин Полоний. К вашим услугам!
Люпену хотелось бросить ему прощальную фразу, заключительную, как в театре бросают со сцены, чтобы устроить себе блестящий выход, и доблестно исчезнуть. Но его положение было так жалко, что он не нашел ничего лучшего, как нахлобучить шляпу ударом кулака и последовать за Клементиной, громко топоча ногами. Мщение было довольно жалкое.
— Чертова кукла! — воскликнул он, как только очутился на улице и повернулся к окнам Добрека. — Несчастный, каналья! Депутат! Ты мне за это заплатишь! Клянусь, что когда-нибудь!.. — Он задыхался от бешенства, потому что в глубине души он сознавал силу этого нового врага и не мог отрицать его превосходства в данном случае.
Спокойствие Добрека, уверенность, с которой он обращался с сыщиками, презрение, с которым он позволял себя обыскивать, его замечательное хладнокровие и поведение по отношению к новому лицу, которое за ним шпионило, все это обнаруживало большой, мощный, уравновешенный характер, проницательность и смелость человека, уверенного в себе и в своей игре.