Хрустальная волчица

Горенко Галина

На этой оптимистичной ноте, я отправилась в свою комнату.

На завтра я и Фальк отправлялись в Хельмшторм.

Покинув портальную башню Хельмшторма, мы с Фальком разошлись в разные стороны, словно случайные попутчики почтового дилижанса. Подполковник, всю дорогу был задумчив и молчалив, сменив привычную маску пошляка-балагура на чинушу военного, впрочем, он, как и я, не был любителем долгих проводов и простился со мной сдержанно и загадочно:

— Увидимся завтра на Ритуале МакКайла, — тихо выдохнул Атто, выпуская обжигающий парок, в звеняще-ледяной воздух, — будь осторожна что липредчувствие у меня, — и задумчиво пошёл в сторону центральной площади,

по привычке чеканя шаг. Что Ингрид, что Фальк, как по мне, слишком уж нагнетали обстановку.

Вопреки тому, что прибыла я исключительно на Ритуал, мысли мои сейчас от Выбора Силы были крайне далеки. Разговор с матушкой, что назрел уже давно и совершенно спокойно воспринимался мною как неизбежное, но необходимое зло. И всё же, поднимаясь по ступеням кланового особняка, свинцовой тяжестью свилось в клубок бремя неприятного диалога.

Дядя был мне искренне рад, казалось, он ждал меня, потому что едва я вошла в просторный холл, выглянул из кабинета и махнув рукой, пригласил следовать за ним. В сухом, тепло натопленном помещении терпко пахло хвоей и старой кожей, бледно-голубое пламя топляка (по его словам такой огонь способствовал концентрации и раздумьям лучше чашки крепкого тая) лизало острыми язычками кованную решетку камина, силясь вырваться на свободу и захватить много больше, нежели просоленные поленья.

Глава семьи обнял меня и указав на диван предложил присесть:

— Ты знаешь, — начал с места в карьер дядя, — что Роберт отказал ей от дома? — можно было не уточнять кому именно, потому как с того самого момента, как погиб отец, мать стала головной болью не только нашей, но и дядиной.

— Я удивлена его терпению, дядя Густаф. Но это было неизбежно, а то, как она поступила с Лейни задело и обидело его.

— Я говорил ей то же самое, — задумчиво оглаживаю длинную бороду, молвил старший родственник, — и по поводу Штейна её не поддержу, но матушка твоя замахнулась на обещанную маркизом благодарность, и не отцепится от тебя, как клещ от шелудивого пса.

— Боюсь матушку ждет немало разочарований, дядя, — скромно проговорила я, вытягивая руку без тонкой замшевой перчатки. Зажившая руна пусть была бледной, но всё же четко отпечаталась на тыльной стороне ладони, и, хотя дяде я доверяла, руническую вязь помолвки, демонстрировать ему не стала.

— О как, — засмеялся дядя Густаф. — Рад за тебя, и горжусь. Не поверишь, но у меня как гора с плеч. Спорить с твоей матерью у меня уже нет здоровья, и, по сути, Штейн не так и плох

— Только жены у него долго не живут, мрут как фруктовые мушки, — поморщилась я. — Пользоваться вашим радушием я не намерена, хочу покончить с матримониальными планами матери, а после, уверена, она не захочет оставаться со мной под одной крышей. Да и Лейни меня заждалась.

— И всё же ты знай, — сжал мою кисть сухой ладонью дядя, — это и твой дом, и здесь, тебе всегда будут рады, вопреки тому, как твоя мать воспримет то, что должно было бы стать поводом для гордости, будь она сдержаннее в своих тратах.

— Спасибо, ваши слова много для меня значат.

— Ты знаешь про брата?

— Да, это немыслимо, дядя. И я такого вероломства не прощу, довольно. — Если бы в лицее не проводили медицинские тесты, брат не получил бы срочного лечения, мать настоями замедляла становление второй ипостаси, а это чревато как потерей зверя, так и трудностями оборота. Я поцеловала морщинистую щеку и прикрыв за собой дверь, отправилась в матушкины покои.

Тихий, но властный голос, распекающий очередную служанку, был слышен в просторном холле,

кошмарить прислугу мать умела и любила, поэтому череда сменяющихся горничных, кухарок и конюхов, перестала удивлять меня еще в детстве. У нас задержался лишь дворецкий, которого искренне любил и уважал отец, а мать, как бы не старалась, не могла вывести из себя.

Выбежавшая в растрепанном кружевном переднике девушка была в слезах, а едва за ней захлопнулась дверь, в полированное дерево ударилось что-то хрупкое, разлетевшееся десятками осколков. Чашка и блюдце — поняла я, когда осторожно вошла, минуя кусочки сервского фарфора и грязную лужицу ромашкового отвара.

Волосы лежат волосок к волоску, домашнее платье в идеальном порядке, цветом идеально сочетается с легким, не перегруженным деталями, опаловым гарнитуром, высокий лоб и щеки слегка припудрены, губы тронуты перламутровым блеском — казалось, разбуди мать среди ночи, и она будет такой же идеальной, хрустяще-накрохмаленной, как сейчас. Жаль, что за внешне благополучным фасадом скрывалась глубоко порочная, эгоистичная натура.

— А, это ты — по-своему обрадовалась мне матушка и тут же взяла быка за рога. — О помолвке объявим на балу, сейчас отправлю птичку маркизу.

— На твоем месте, я бы не торопилась, мама, — постаралась деликатной улыбкой смягчить отказ. — За маркиза я не выйду.

— Можно подумать, у тебя есть выбор, дорогая, — хрипло засмеялась она, наполняя очередную чашку из крошечного заварника. А затем, решив, что меня то можно не стесняться, пошарила меж разномастных подушек, разбросанных по софе, вытащила фляжку полированного серебра и добавила крепкого алкоголя, резко пахнувшего ароматной горчинкой, в успокаивающий отвар. — Тебе пора смирится со своими обязательствами и не расстраивать маму.

— Я. За. Него. Не. Выйду. — Отчеканила я и протянула матери кисть. — А если у тебя есть сомнения в подлинности Знака, вот тебе копия официальных бумаг об активации данама.

Тонкие пальцы железной хваткой впились в ладонь, до боли сжимая, оставляя синяки. Да и бумаги она комкала, изучая с тем же остервенением, что и розоватый шрам, пульсирующий силой и чуждой магией:

— Ты не можешь так со мной поступить. После всего того, что я для тебя сделала, — изобразила подступающий обморок мать. — Я встала, намереваясь прекратить этот фарс своим уходом, и матушка тут же «пришла в себя», цепко следя за моими действиями. — Ты не посмеешь- Я уже давно ничего тебе не должна. Потакая своим пагубным привычкам, ты растратила наследство и Лейни, и моё, лишив тем самым нас выбора, практически довела до банкротства поместье, стабильно приносящее доход, а значит Калебу придется жениться на деньгах, а не по воле сердца. Вместо того, чтобы поддержать дочь в сложный для неё период, ты устроила суаре с игрой в баккару и акулину**, ты поила сына солдатской травкой***, слава Великим, без серьезных последствий, и ты наверняка уже растратила аванс от маркиза.

— Я прокляну тебя — перебила меня родительница.

— Одним проклятьем больше, одним меньше, — пожала я плечами, — как случилось так, мама, что твоя зависимость стала важнее, чем родная кровь и плоть?

И вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, в которую тут же полетела очередная чашка с отваром.

В голове было пусто, сердце в груди бухало словно ритуальные дхолы отбивали странный, торопливый ритм, глаза щипало от подступающих слез, но заплакать я так и не смогла. И всё же мне было горько: осознанно, я вычеркнула свою мать из жизни, хотя фактически, она уже давно ею быть перестала.