Хрустальное озеро
Шрифт:
— Как я могу ее помнить? В то время мы были совсем маленькими. Слушай, а когда это случилось?
— В девятьсот двадцатом.
— Питер, тогда нам с тобой было по восемь лет.
— Анна уверяет, что у этой женщины длинные темные волосы.
— А ты сам что об этом думаешь?
— Может быть, кто-то нарочно переодевается, чтобы пугать детей.
— Ну, если так, то он добился своего. Напутал не только ребенка, но и его отца.
Питер рассмеялся:
— Да, ты прав! Скорее всего, это чепуха. Не хочется думать, что кто-то делает это сознательно. Видит бог, Анна любит сочинять,
— И как она описала эту женщину?
— Сам знаешь, дети всегда сравнивают незнакомое со знакомым… В общем, Анна сказала, что та была похожа на твою Элен.
Отец Джон собирался прочитать для старшеклассниц монастырской школы отдельную проповедь. Это означало, что девочки двенадцати — пятнадцати лет услышат то, что не предназначено для ушей детворы.
Анна Келли сгорала от любопытства:
— Он будет говорить о детях?
— Возможно, — свысока сказала Клио.
— Я все знаю про детей! — вызывающе заявила Анна.
— А я жалею, что знала о них слишком мало, иначе задушила бы тебя еще в колыбели! — в сердцах ответила Клио.
— Вы с Кит считаете себя очень умными, а на самом деле дуры последние, — огрызнулась младшая.
— Где уж нам! Привидения нам не являются, и кошмарных снов мы не видим… Это ужасно.
В конце концов подруги сумели избавиться от Анны и с комфортом устроиться на заборе гаража Салливана, откуда был хорошо виден весь Лох-Гласс. И никто не мог сказать, что они кому-то мешают.
— Просто удивительно, каким хорошеньким стал Эммет. В смысле для мальчишки, — восхитилась Клио.
Кит в глубине души была уверена, что Анна Келли тоже не была такой вредной, как считала Клио, говоря о младшей сестре с презрением.
— Он таким родился, — сказала Кит. — По-моему, Эммет никогда никому не причинял особых хлопот. Он заикался, поэтому его почти ни за что не ругали. Наверно, все дело было в этом.
— Анну тоже ругают слишком мало, — мрачно ответила Клио. — Как ты думаешь, о чем будет с нами говорить отец Джон? А вдруг об этом?
— Если он это сделает, я умру на месте!
— А я умру на месте, если он этого не сделает, — сказала Клио, и девчонки расхохотались так громко, что отец Филипа О’Брайена выглянул из дверей своей гостиницы и неодобрительно покачал головой.
Но о чем отец Джон собирался поведать старшеклассницам монастырской школы Лох-Гласса, так и осталось тайной, потому что его визит совпал с жаркой дискуссией, попал Иуда в ад или нет. Мнение матери Бернард здесь было не в счет. Девочки были убеждены, что арбитром в этом деле может стать только отец Джон.
Большинство склонялось к тому, что Иуда был просто обязанотправиться в ад.
— Разве Господь не сказал, что этому человеку лучше было вообще не рождаться на свет?
— Это означает, что ему самое место в аду.
— Но его имя тысячи лет служит синонимом слов «предатель» и «изменник». Таким было наказание для Иуды за то, что он предал Господа. Разве не так?
— Нет, не так, потому что это только слово. Кости ломают
Отец Джон смотрел на юные лица, раскрасневшиеся от возбуждения. Они выражали явную заинтересованность.
— Но Господь не мог выбрать его в друзья, зная, что этот человек предаст его и отправится в ад. Значит, Господь заманил Иуду в ловушку.
— Иуда не должен был предавать Господа, но сделал это за деньги.
— Но разве им нужны были деньги? Они же вели бродячую жизнь.
— Те времена уже прошли. Иуда знал это, вот и пошел на предательство.
Отец Джон привык, что обычно девочки, ерзая от смущения, спрашивают его, является ли французский поцелуй простительным или смертным грехом, и слепо верят ему на слово. Ему редко приходилось сталкиваться со спорами среди детей о свободе выбора и предопределении. Он постарался ответить как мог, прибегнув к не слишком убедительному доводу: в сомнении есть благо. Возможно, Господь в своем безграничном милосердии предусмотрел это. Не следует забывать, что никто не знает души грешника и слов, которые говорит человек Создателю в момент своей смерти.
В перерыве отец Джон слегка распустил воротник и спросил мать Бернард о причине столь повышенного интереса к судьбе Иуды.
— Может быть, кто-нибудь из местных жителей покончил с собой?
— Знаете, иногда девочкам приходят в голову очень странные мысли, — степенно и рассудительно ответила мать Бернард.
— Да, но такой накал страстей… Откуда он мог взяться?
— Отец, много лет назад, задолго до их рождения, одна женщина оказалась в интересном положении. Считают, что она наложила на себя руки. Невежественные люди верят, что ее призрак до сих пор скитается вокруг озера. Конечно, это чепуха, но вполне возможно, она будоражит детей. — Мать Бернард, вынужденная говорить с заезжим священником о таких предосудительных вещах, как самоубийство и внебрачная беременность, неодобрительно поджала губы.
— Наверное, вы правы. Две маленькие девочки в первом ряду, одна светленькая и одна черненькая, переживали больше всех и до хрипоты спорили о том, можно ли хоронить в освященной земле тех, кто лишил себя жизни.
Мать Бернард вздохнула:
— Клиона Келли и Кэтрин Макмагон… Боюсь, они станут доказывать вам, что черное — это белое.
— Спасибо за предупреждение, — ответил отец Джон.
Вернувшись в монастырскую часовню, он постарался внушить девочкам, что, поскольку лишающий себя жизни отвергает великий дар Господа, это является тяжким грехом. Точнее, одним из двух великих грехов, а именно отчаянием. А потому каждый, кто делает это, недостоин быть похороненным в земле, освященной христианской церковью.
— Но если этот человек не в себе… — начала Клио.
— Даже если этот человек не в себе, — пресек возражения отец Джон.
Священник устал, а ему еще предстояло прочитать проповедь мальчикам. Убедить их в смертельной опасности пьянства и сквернословия. Иногда отец Джон сомневался в том, что его слова могут что-то изменить, но в такие минуты напоминал себе, что подобные мысли — почти то же самое, что грех неверия, а потому их следует остерегаться.