Хрустальное счастье

Бурден Франсуаза

Виржиль покачал головой, чувствительный к воспоминаниям о прабабушке. Он хорошо ее помнил и знал, что Ален ходит иногда на кладбище Эгальера и относит букет лаванды.

– Ее всем не хватает, мне кажется, – мило сказал он. – Хотя папа и пытается изображать вождя племени, это совсем не то…

– Оставь своего отца в покое! – воскликнул Ален. – В чем ты его упрекаешь? Позволить себе жениться на женщине намного моложе его? Это он будет расплачиваться, а не ты. И я тебе напоминаю, что он тебя пока не трогал.

– Только потому, что ты его об этом попросил!

– Да. И что? Он, по крайней мере, меня послушал, даже если не хотел этого.

Виржиль воспользовался случаем и произнес:

– Вы,

правда, кажется, стали лучше переносить друг друга. Ты мне расскажешь как-нибудь, почему вы поссорились?

Вместо ответа Ален поднялся по ступенькам крыльца, открыл дверь в дом. Внутри закрытые жалюзи поддерживали сносную температуру, и сумрак показался им приятным. В кухне Виржиль достал корзинку с перцем, помидорами, несколькими перьями лука, пока Ален принялся нарезать хлеб.

– Запретная тема? – спросил Виржиль, кидая овощи в раковину.

– Нет, вовсе нет… Я тебе делаю бутерброд?

Молодой человек обернулся, чтобы посмотреть, как Ален спокойно клал тонким слоем пюре из оливок и анчоусов.

– Тогда, если об этом можно говорить, – настаивал он, почему ты молчишь?

– Потому что не я должен тебе об этом рассказать. Ты задашь вопрос своему отцу или дяде сначала. Если они тебе ответят, я изложу тебе мой взгляд на все это.

Виржиль часто мучил мать по этому поводу, никогда не получая убедительных объяснений. Она делала смутные намеки на старую ссору между Шарлем и Эдуардом, проблемы времен войны, которые ее не касались.

– Очень хорошо, – заявил он, – они скоро будут здесь, я воспользуюсь случаем и спрошу их.

– Замечательно! Ты увидишь, это вызовет сумасшедшую реакцию…

Искренний смех Алена смутил его. Он ожидал ярости или упорного молчания, как обычно, но не этой внезапной веселости и спросил невинным голосом:

– А в шкафу Морванов случайно нет скелета?

– Будет лучше не употреблять таких выражений, прежде чем все не узнаешь, – сухо ответил Ален.

Очевидно, тема была закрыта, бесполезно было возвращаться к ней. Ален даже посчитал, что слишком много сказал, поэтому он ушел из кухни, отправившись в погреб за бутылкой розового вина. В размышлениях Виржиль закончил с овощами и вынул две тарелки из посудного шкафа. В семье точно была какая-то тайна, которую никто не хотел раскрывать, но которая смутно висела над всеми. Он часто говорил о ней со своими кузенами, когда они были подростками, но им так и не удалось разгадать секрет. Их два деда, Шарль и Эдуард, которые не были даже похоронены в одной могиле, участвовали ли они в непристойной трагедии? Когда умер Шарль, Виржилю было шесть лет, и если бы не фотография, он не знал бы как выглядел этот человек. Винсен на самом деле был точным портретом знаменитого адвоката. Клара всегда это повторяла, и всегда вспоминала его с большим чувством. Война, годы плена и даже депортация Юдифи не были загадкой, однако Винсен и Ален начисто поссорились из-за всего этого. Почему?

Виржиль откусил бутерброд, некоторое время жевал. Спросить у отца ему казалось трудным, но у него была надежда на Даниэля. Последний витал в облаках после того, как София родила ему детей, и так как он тоже собирался провести лето в Валлонге, должен был представиться случай поговорить с ним.

– И о чем думаешь? – спросил Ален, который вернулся и с любопытством смотрел на него.

– Ни о чем особенном… Я хочу, чтобы побыстрее закончилось лето, парижане освободили место, и пришел урожай. Ты нет?

Вопрос заставил Алена задуматься на несколько мгновений, потом он отрицательно покачал головой, пробормотав:

– Нет. В этом году, нет.

Точными движениями, он стал открывать бутылку розового вина, ничего больше не объяснив.

Винсен

вышел из ванной комнаты в шелковом темно-синем халате. Он остановился у комода, чтобы взять пачку сигарет, и облокотился на подоконник одного из открытых окон.

– Дым мне не мешает, ты отлично знаешь… – пробормотала Беатрис.

– Жарко, – ответил он нейтрально.

Сидя на кровати, она в отчаянии смотрела на него. В свете ночных ламп, она четко различала его высокую и стройную фигуру, его щеки, которые впадали, когда он затягивался, серые глаза, теряющиеся в дыму. Он не смотрел ни на уличные фонари авеню Малахов, ни на редких прохожих, спешащих выгулять собак. Впрочем, он не пытался увидеть ничего особенного, он просто как обычно прятался в молчании.

– Мне это показалось сказочно приятным, – сказала она через мгновение.

– Тем лучше…

Его безразличие не было притворным, он уже не думал ни о ней, ни об объятиях, которые они только что разделяли, а о своих завтрашних делах. Стараясь держать дистанцию, ему удалось отдалиться от нее, и он почти не страдал от этого. Для него их история закончилась едва начавшись, накануне свадьбы. Если бы в тот вечер он не услышал ее разговор с Виржилем, он, может, и продолжал бы тешить себя иллюзиями, не замечать тоску, вызванную их разницей в возрасте, верить, что красивая Беатрис на самом деле его любила. Но цинизм ее слов не оставлял сомнений. Была задета его гордость. У него даже не хватило смелости объясниться с ней и порвать, пока была возможность. Ему дали понять, что он вел себя, как наивный человек, один из тех, кто отказывается стареть, представляя, что в сорок лет по-прежнему способен соблазнить девушку. Он, таким образом, женился «сквозь зубы», заледенев от идеи, что совершает худшую ошибку в своей жизни, и решил больше никогда не быть обманутым.

– Винсен, подойди… – тихо попросила она.

Он повернулся к ней, принужденно улыбнувшись. Без сомнений, она была очень красивая, обнаженная на белой простыне. А также очень молодая, без единой морщинки, без малейшего следа времени.

– Подойди, ты мне нужен, – добавила она совсем тихо.

Что ей еще было нужно помимо того, что он ей дал? Если она изъявляла желание заняться любовью, он всегда был готов ее удовлетворить, но он никогда ее не принуждал. Он не хотел, чтобы она старалась, лгала или симулировала, что было бы еще более унизительным, чем все остальное.

– Ты не очень нежен, – сказала она с упреком. Он мог бы им быть без этого недопонимания, которое с каждым днем все больше отдаляло их.

– Я устал, – ограничился он ответом.

Устал от всех комплиментов, которые ему делали по поводу его жены, от игривых шуток сослуживцев, которые завидовали его удаче, или что еще хуже, сочувствующего взгляда Мари.

– Мы уезжаем в отпуск послезавтра, – напомнила она.

Валлонг, да, он мечтал о нем, как о тихой гавани. И если кто его понял бы, так это Ален, которому он мог довериться, прогуливаясь вдоль оливковых деревьев. Когда он думал о потерянных годах, об этой бесполезной ссоре, которая сделала их врагами, он испытывал сожаление. Без этой стычки он открыл бы глаза на Беатрис раньше, может, не разошелся бы с Магали. Ален всегда был хорошим советчиком, к тому же это он представил ему Магали, двадцать три года назад, он, который всегда старался спасти ее от гибели, он, который занимался детьми, когда Винсен думал только о своей карьере, а Магали напивалась, чтобы забыться. И сегодня снова – Виржиль нашел у него пристанище, Магали была обязана ему своим возрождением. Ибо она изменилась, все с этим соглашались, и Винсен умирал от желания самому убедиться в этом перевоплощении. В тот единственный раз, когда он ее видел у нее дома, он был поражен.