Хрустальный грот (сборник)
Шрифт:
— Что, есть новости? — спросила мать, едва взглянув на меня.
— Сегодня приехал гонец. Вортигерн мертв, и его королева тоже. Говорят, Хенгист идет на юг с большими силами. С ним брат Вортимера, Пасценций, и остатки его армии. Амброзий уже отправился им навстречу.
Она сидела очень прямо и смотрела мимо меня, на стену. Сегодня при ней была женщина — одна из монахинь, что сопровождали ее к Динас-Бренину. Я увидел, как она сделала знак креста, но Ниниана сидела неподвижно, как бы всматриваясь во что-то незримое, и размышляла.
— Расскажи.
Я рассказал ей все, что знал об осаде Доварда. Монахиня снова крестилась, но мать ни разу не шевельнулась. Когда я закончил,
— Ты теперь уедешь?
— Да. Хочешь что-нибудь ему передать?
— Когда мы увидимся снова, — сказала она, — у нас будет достаточно времени.
Я расстался с ней. Она сидела все так же, глядя мимо мерцающих аметистов на стене на что-то удаленное во времени и в пространстве.
Кери не было видно. Я немного подождал, потом медленно пересек внешний двор, направляясь к воротам. Она стояла в глубокой тени арки ворот. Я ускорил шаг. В голове у меня вертелось множество всего, что можно было ей сказать, но все это было одинаково бесполезно: как можно продлить то, чего продлить нельзя? Но все это оказалось ненужным. Она протянула свою прелестную ручку и умоляюще коснулась моего рукава.
— Господин мой…
Капюшон был сдвинут назад, и я увидел, что в глазах у нее стоят слезы.
— В чем дело? — резко спросил я. Наверно, на какой-то миг я поверил, что она плачет оттого, что я уезжаю. — Кери, в чем дело?
— Зубы болят…
Я уставился на нее. Наверно, у меня был такой дурацкий вид, словно мне дали оплеуху. '
— Вот тут, — сказала она и коснулась щеки. Капюшон совсем свалился на плечи, — Уже несколько дней болит. Пожалуйста, господин мой…
— Я не зубодер, — ответил я охрипшим голосом.
— Но если ты хотя бы прикоснешься…
— И не маг… — начал было я, но она подступила вплотную, и слова застряли у меня в горле.
Она пахла жимолостью. Волосы у нее были золотые, цвета спелой соломы, а глаза — серые, как нераспустившиеся пролески. Не успел я понять, что происходит, как она взяла мою руку, зажала ее меж своих ладоней и поднесла к щеке.
На миг я напрягся, словно собираясь вырвать руку, потом опомнился, мягко раскрыл ладонь и приложил ее к щеке девушки. Большие пролесковые глаза были невинны, как небо. Когда она придвинулась ко мне, ворот ее платья отвис, и мне стали видны ее груди. Кожа у нее была гладкая, как вода, и щеку мне грело ее сладостное дыхание.
Я бережно отнял руку и отступил назад.
— Ничем не могу тебе помочь.
Наверно, мой голос звучал очень хрипло и грубо. Она опустила ресницы и смиренно сложила руки. Ресницы у нее были короткие, густые, золотистые, как и волосы. В уголке рта крохотная родинка.
— Если к утру не полегчает, зуб придется вырвать, — сказал я.
— Уже полегчало, господин мой! Как только ты притронулся, сразу все и прошло!
Ее голос был полон радостного изумления, а рука коснулась того места, до которого только что дотрагивалась моя. Это движение было похоже на ласку. Я ощутил болезненный толчок крови. Внезапно Кери снова схватила мою руку и поспешно, робко наклонилась и прижала ее к губам.
Потом ворота распахнулись, и я очутился на пустынной улице.
Глава 4
Судя по тому, что рассказал мне гонец, Амброзий правильно поступил, решив сперва покончить с Вортигерном и только потом идти на саксов. Уничтожение Доварда и варварская жестокость, с какой это было сделано, произвели впечатление. Те саксонские захватчики, что дальше всего продвинулись в глубь страны, начали отступать на север, в дикие ничейные земли, которые всегда служили
Амброзий снова двигался с цезарской скоростью. Это было необходимо: отходящие саксы оставляли за собой выжженную землю.
Конец наступил во вторую неделю мая. Стояла июньская жара, прерываемая апрельскими ливнями. Это была роковая неделя — и судьба заставила саксов вернуть долги с лихвой. Хенгист остановился в Маэсбеди, близ Конановой крепости, Каэрконана, который люди иногда называют еще Конисбург, но Амброзий застал его врасплох, когда он еще не успел подготовиться. Это холмистая местность, с крепостью, стоящей на утесе над глубоким ущельем. Саксы пытались устроить здесь засаду войску Амброзия, но разведчики Амброзия узнали об этом от бритта, которого нашли в пещере на вершине холма, — он бежал туда с женой и двумя детьми, чтобы спасти их от топоров северян. Так что Амброзий, получив предупреждение, двинулся ускоренным маршем и напал на Хенгиста прежде, чем саксы успели подготовить засаду, принудив его таким образом сражаться в открытую.
Попытка Хенгиста устроить засаду обернулась против него: Амброзий сумел занять более выгодную позицию. Его основные силы — бретонцы, галлы и островные бритты с юга и юго-запада — встали на пологом холме, и впереди у них было ровное поле без единого препятствия. Между этих войск, вперемешку с ними, были расставлены другие коренные бритты, которые присоединились к Амброзию, под началом своих предводителей. Позади основной части войска склон снова шел наверх — он был ровный, если не считать зарослей терна и желтого утесника, и венчался длинным гребнем, который загибался на запад, образуя цепь невысоких скалистых холмов, а на востоке он был покрыт густым дубовым лесом. Люди из Уэльса, привычные к горам, стояли по большей части на флангах: воины Северного Уэльса — в дубовом лесу, а войско Южного Уэльса — на западе, на холмах, отделенное от Северного Уэльса всей Амброзиевой армией. Эти два войска, легко вооруженные, очень подвижные и желающие свести старые счеты, надо было держать в готовности как подкрепления. Во время битвы их можно было использовать как таран, направляя в самые слабые места обороны противника. К тому же они могли останавливать и приканчивать саксов, что попытаются бежать с поля битвы.
Саксы попались в свою собственную ловушку. Впереди у них развернулось бесчисленное войско, позади была скала Каэрконана и теснина, где они собирались устроить засаду. Дрались они как демоны. Но оказались в невыгодном положении: они заранее были устрашены славой Амброзия, его недавней кровавой победой в Доварде и еще более, как рассказывали мне люди, моим пророчеством Вортигерну. Оно переходило из уст в уста быстрее, чем пламя охватило Довардскую твердыню. Ну а для Амброзия, разумеется, все было наоборот: все предзнаменования были на его стороне. Битва началась незадолго до полудня, а к закату все было уже кончено.