Хрустальный грот
Шрифт:
— Теперь его найдут?
— Да, далеко отсюда, в лесу. Они подумают, что его задрал вепрь. — Снова косой взгляд. — Можно сказать, что он легко отделался. В прежние времена ему вырезали бы пупок, а кишки, как шерсть на веретено, намотали бы на ствол священного дерева.
— А Амброзиус знает?
— Амброзиус тоже является человеком короля.
Мы прошли несколько шагов в молчании.
— Ну, а что же со мной, Белазиус?
— Ничего.
— Разве это не святотатство, подглядывать за твоими тайнами?
— Тебе ничего не грозит, — сухо сказал он. — У Амброзиуса длинные
Я покачал головой. Даже для самого себя затруднялся выразить мысль.
— Ты не испугался? — спросил он.
— Нет.
— Клянусь богиней. По-моему, Амброзиус был прав, сказав, что ты смел.
— Если у меня и есть смелость, то не та, которой надо восхищаться. Как-то мне пришло в голову, что от остальных детей меня отличало то, что я не понимал их многих страхов. Но у меня имелись свои, которые я научился сдерживать, это стало предметом моей гордости. Но теперь-то я начинаю осознавать, что, даже если на пути меня будут ждать опасность и смерть, я твердо пойду им навстречу.
Он остановился. Мы почти дошли до рощи.
— Скажи мне, почему.
— Они мне не грозят. Я переживаю за других, но не за себя. Пока. Мне кажется, что люди боятся неизвестного. Они боятся боли и смерти, потому что последние могут поджидать за любым углом. Но иногда я чувствую, что сокрыто от моего взора, но тем не менее ожидает меня. А иногда ясно вижу боль и опасность прямо перед собой. Но смерть пока далеко. Поэтому не боюсь. Это не смелость.
— Да. Я знал, что ты обладаешь провидением, — медленно сказал он.
— Оно приходит ко мне лишь иногда, по воле бога, а не по моей воле, — увлекшись, я наговорил слишком много. А он не относился к людям, перед которыми можно раскрывать душу.
— Послушай, Белазиус, — быстро сказал я, чтобы сменить тему, — Ульфин не виноват. Он отказался что-либо говорить нам и остановил бы меня, если бы смог.
— Ты имеешь в виду, что если требуется понести наказание, то ты готов это сделать?
— Это будет честно с моей стороны, тем более, что могу себе это позволить. — Я посмеялся про себя над ним, чувствуя себя в полной безопасности за невидимым щитом.
— Что меня ждет? Ваша древняя религия, наверное, имеет в запасе несколько второстепенных наказаний. Суждено ли мне умереть во сне от колик или в следующий раз меня задерет вепрь, когда я окажусь в лесу без моей «черной собаки»?
Он улыбнулся в первый раз.
— Не стоит думать, что ты легко отделаешься. Найду применение тебе и твоему провидению, будь спокоен. Амброзиус не единственный человек на свете, который использует людей по их назначению. Ты сказал, что сегодня ночью тебя сюда что-то вело. Так вот — тебя вела Богиня, и к Богине ты должен будешь пойти. — Он опустил мне на плечо руку. — За сегодняшнюю ночь, Мерлин Эмрис, тебе придется платить только той монетой, которая устроит Богиню. Она будет преследовать тебя, как и всех остальных, кто попытался проникнуть в ее тайны. Но она не погубит тебя. О, нет, не Актеон, мой маленький способный ученик, а Эндимион. Она примет тебя в свои объятия. Короче, тебе предстоит учеба, пока я не возьму тебя с собой в святилище и не
«И не намотаешь мои кишки на каждом дереве в лесу», — хотел добавить я, но сдержался. Власть берут там, где она есть, — сказал он. Посмотрим. Я осторожно освободился от его руки и первым вошел в рощу.
Если до этого Ульфин перепугался, то сейчас он просто потерял дар речи от ужаса, увидев меня вместе с хозяином. Он понял, где я был.
— Хозяин... я думал, он поехал домой. Да, повелитель, так сказал Кадал.
— Подай мне накидку, — сказал Белазиус, — и убери это в седельную сумку.
Он бросил белое одеяние. Оно повисло, свободно болтаясь, на дереве, к которому был привязан Астер. Пони испугался и фыркнул.
Сначала я подумал, что его испугала сама белая тряпка, но затем разглядел на ней заметные даже в лесной темноте черные пятна. До меня донесся исходивший от его одежды запах дыма и свежей крови.
Ульфин машинально поднял накидку.
— Хозяин, — от страха мальчик прерывисто дышал, — Кадал взял вьючную лошадь. Мы думали, что хозяин Мерлин отправился в город, да и сам я был уверен, что он поехал туда. Я ничего ему не говорил, клянусь...
— На кобыле Кадала есть седельная сумка. Положи ее туда. — Белазиус натянул накидку. — Дай мне поводья.
Мальчишка повиновался, пытаясь не столько оправдаться, сколько узнать размеры недовольства хозяина.
— Господин, поверьте мне. Я ничего не сказал. Клянусь всеми богами, которые есть.
Белазиус не обращал на него никакого внимания. А он может проявлять жестокость. По сути дела за все время нашего знакомства он ни разу не подумал о чувствах других людей. Ему никогда не приходило в голову, что свободный человек может испытывать и волнение и боль. В настоящий момент Ульфин, казалось, для него не существовал, он был занят лошадью. Легко вскочив в седло, коротко обронил:
— Отойди, — и потом обратился ко мне. — Можешь управлять лошадью в галопе? Я хочу вернуться, прежде чем Кадал обнаружит, что тебя нет, и поставит весь дворец на уши.
— Попытаюсь. А Ульфин?
— Ульфин? Конечно, отведет твоего пони домой.
Белазиус развернул лошадь и выехал из-под сосновых ветвей. Ульфин метнулся укладывать запятнанную кровью робу в седельную сумку, висевшую на спине гнедой кобылы. Потом он поспешил подставить мне плечо. Кое-как я взобрался на кобылу. Мальчишка отошел назад, я видел, как он дрожит. Похоже, подобный страх был естественен для рабов. До меня дошло, что он даже боится один вести моего пони через лес.
Я ослабил поводья и наклонился к нему.
— Ульфин, он не сердится на тебя. Ничего не будет. Клянусь. Поэтому не бойся.
— Вы... что-нибудь видели, господин?
— Совсем ничего. — В определенном смысле это была правда. — Непроглядная темень и невинная луна. Но что бы я ни видел, это не имеет значения. Я буду посвящен. Понял теперь, почему он не сердится? Все. Бери.
Я вытащил из ножен кинжал и кинул его в траву, покрытую сосновыми иголками.
— Если тебе от этого станет легче. Но он тебе не пригодится. Ты в безопасности. Возьми его себе. Веди Астера осторожно, ладно?