Хрустальный лес
Шрифт:
Над домами передовиков уборки взвились флаги, и только над домом Рыбниковых, впервые за последние годы, флага не было. Иван Терентьевич сам не разрешил его повесить.
— Не все у нас, в доме этот флаг заслужили, — сказал Иван Терентьевич. Мишку он на этот раз не бил.
Несчастье несчастьем, а праздник праздником. Дядя Нурлан несколько дней лазил вместе с Болатом на крышу Дома культуры, и в субботу вечером над посёлком вспыхнули переливающиеся буквы: «Слава труду!»
Праздник
Как
Какие теперь часы!
Тоня с Айгуль бегали из дома в дом: вечером они должны были выступать в концерте и ещё с утра стали наряжаться. Девчонки, им-то что…
— Я в Дом культуры не пойду, — упёрся Илюшка, когда мама достала из шкафа его праздничную матроску.
— Почему?
— Не пойду — и всё.
— Что ж ты, дома один останешься?
— Останусь. — Губы у него дрожали.
— Ну что там? — заглянул в дверь Виктор Михеевич. Он уже собрался и курил на крыльце.
— Да вот капризничает.
— Ступайте, — сказала бабушка Ксеня. — Я его уговорю.
Она была в синем шерстяном платье с кружевным воротником, с орденом на груди.
— Ты чего так, Илюша? — спросила она.
— Да, на меня все пальцем будут показывать: дом поджёг.
— Не будут. А если и покажут, так что ж, придётся терпеть. Ты ведь виноват?
— Виноват.
— Значит, надо смело своей вине в глаза глядеть. Ну, одевайся.
— Нет, я не пойду.
— Ну, тогда и я не пойду.
— Нет, ты иди.
— Да как же я пойду, а ты останешься дома один? Сам посуди: ты бы пошёл, если б я осталась?
Илюшка мотнул головой. Потом немного подумал и стал надевать матроску.
«Смотрите, тот самый, тот самый! Ах он, хулиган! Из-за него дом сгорел! — Яростный крик стоял у Илюшки в ушах, пока он шёл вслед за бабушкой Ксеней между рядами. — Гнать его надо отсюда!»
Бабушка Ксеня остановилась, подождала его, легонько сжала пальцы:
— Подними голову, не бойся.
Илюшка перемог себя и посмотрел вокруг. Крик в ушах стих. Люди разговаривали, смеялись, и никто его не замечал.
— Илюш!
Он вздрогнул. Мишка махал ему рукой, звал к себе.
— Садитесь с нами, — пригласила Илюшку и бабушку Ксеню тётя Даша. — Да вам, Ксень Сергеевна, хоть и не садись. Всё равно вас с Иваном в президиум выдвинут.
— Это раньше выдвигали… — возразил Иван Терентьевич.
Мишка закусил губу и стал разглядывать потолок. Илюшка украдкой взглянул на бабушку Ксеню — ведь если её не выберут, то виноват будет только он!
Всё-таки выбрали и Мишкиного отца, и бабушку Ксеню. А вот насчёт часов…
Не
— Слушай, про бабушку твою говорят, — подтолкнула его тётя Даша.
— …Зерно самых лучших сортов, — говорил директор совхоза, — и в этом огромная заслуга нашего агронома-семеновода Ксении Сергеевны!
Все зааплодировали, а Илюшка громче всех.
Ну, теперь, даже если бабушке не дадут часов, он всё равно знает: её по-прежнему любят и уважают в совхозе.
Они вернулись домой в полночь.
После холодного осеннего ветра низенькие комнаты пахнули на них теплом, а часы «Софронычи» словно ждали их прихода, ударили: бом-м…
— А наши ещё не спят… — засмеялась бабушка Ксеня и включила свет.
Великаном будешь…
Илюшка так замёрз, что у него не гнулись пальцы, и он долго не мог открыть замок. Мама теперь работала на ферме, дома никто не встречал его, лишь часы «Софронычи» сочувственно тикали: «Снег и ветер… снег и ветер…»
Обедать одному Илюшке не хотелось, он дождался Тоню.
— У вас пять уроков было? — спросил он её за столом.
— Пять…
— А у нас четыре. Это ведь неправильно, да?
— Хочешь, чтоб и у вас было по пять?
— Нет, не так… В пятом классе — по пять, в четвёртом — по четыре, в третьем — по три, во втором — по два.
— А у вас по одному? — рассмеялась Тоня. — Вот уж не знала, что ты такой лентяй.
Илюшка обиделся:
— Я же просто так, а ты сразу «лентяй, лентяй»…
— Ну ладно, я пошутила, — сказала Тоня. — А посмотри, что у меня есть, верёвочка с ростом…
Верёвочка была та самая, на которой они завязывали узелки перед отъездом из города. Она куда-то затерялась, а потом вдруг нашлась в кармане Тониного зимнего пальто.
— Встань к косяку, — сказала Тоня. — Нет, на цыпочки не поднимайся. Вот на сколько ты подрос!
— Так мало? — разочаровался Илюшка. — Не может быть!
Столько событий произошло за это время — и радостных, и печальных, и бабушкина пшеница успела взойти, вырасти, дать новый хлеб, и часы «Софронычи» отшагали длинную-предлинную дорогу, а он, Илюшка, если и подрос, так всего на один шаг маятника. Он ведь помнит: он совсем маленький был, когда уезжал из города, и на всё смотрел и думал иначе.