Хтон
Шрифт:
Поход продолжался. Река расширилась, питаемая притоками, которые их больше не интересовали, и при этом расширялись и окружающие ее пещеры. Туннели-воздуходувки пропали. Вместо них отряд шел через скальные образования, водяные отстойники и размывы, леса древообразных сталагмитов и пещеры из белых кристаллов. Порой река распадалась на несколько рукавов, петляя среди сочлененных сводов с темными потолками и неопределимыми границами, и вновь соединялась.
Наконец она раздалась до размеров широкого озера с медленным течением. Отряд шел по левому берегу. Воду приостанавливал крутой утес метров пятнадцати в ширину, выгибавшийся вверху в трехмерный лабиринт. Берег был ровный, с пляжем из белого песка. Само озеро оставалось чистым и холодным — наслаждение для купающихся, но на
Вновь пещеры Хтона являли свою красоту и покой. Но на сей раз в рай никто не верил.
Открытая тропа постепенно сужалась по мере того, как стена приближалась к озеру. Стена с другой стороны отступала, оставляя место для пляжа на том берегу. Берега поменялись своими очертаниями — или, скорее, река просто перенесла русло к ближней стене.
Наконец они подошли к знаку, указывающему на воду. Пора переправляться на другой берег.
Но на середине реки они увидели белый бурун от большого речного животного. След, который сопутствовал им в течение нескольких переходов. Изобретательный Бедокур мог приготовить химикаты, чтобы отпугнуть тварь. Отряду приходилось искать другие способы.
Старшой долго не размышлял:
— Жребий!
Подошла Гранатка.
— Знаю, чего ты хочешь, — сказала она мрачно. — Я согласна. Я хорошо плаваю.
Старшой оттолкнул ее.
— А не собираюсь тебя ни о чем просить! Жребий.
Она не двигалась.
— Ты не смеешь больше разбрасываться мужчинами. Я хорошо плаваю. Я согласна.
Старшой долго изучал ее. Потом отвернулся.
— Останься здесь, — кинул он через плечо. — Пятый, пойдем со мной.
Атон отправился с ним подальше от отряда, туда, где стена резко изгибалась, оставляя на берегу открытое место.
— Я хочу потолковать с тобой, Пятый, — сказал Старшой, кладя топор у воды и снимая остальное оружие. Атон, зная, что грядет, сложил свои каменные орудия.
— У каждого из всех нас — своя причина, по которой он оказался внизу, — продолжал Старшой. — Ни один из нас не вправе судить других. Но сейчас мы должны принять решение. — Он стоял, упершись руками в бока. Его мышцы, более крепкие, чем перед походом, слегка блестели от пота. — Не знаю, из-за чего ты сюда попал пне спрашиваю об этом. — Всего-навсего стандартная любезность: слух об Атоновой миньонетке ходил уже давно. — Но после того, как мы покинули рудники, ты вызвал больше неприятностей, чем десяток людей из отряда. Ты ловкий, крепкий — но я тебя раскусил. Я давным-давно понял тебя. Будь моя воля, я привязал бы к камню приманкой для химеры тебя, а не того испуганного человечка, у которого на крупные опасности кишка была тонка. Ты должен был застрять в той дыре и получить удар топором, а не единственный человек с мозгами, способный нас вывести. Ты поплывешь по реке в одиночку.
Старшой вовсе не был невежествен, как полагал Атон. Насколько сильны были его подозрения?
— Ты обвиняешь меня в преступлении Влома?
— Я — человек простой, — сказал Старшой. — Я не знаю, что творится в людских умах, и мне понадобилось много времени, чтобы все это понять. Но я уверен, что Влом и пальцем бы не тронул своего единственного приятеля. Он указал бы на своего злейшего врага, чтобы спасти виновного друга. Но он не знал, кто взял вторую половину голубого граната. Он решил, что ты невиновен, поскольку виновен был он. Влом надеялся, что ты предоставишь ему алиби, но ты этого не сделал, и это означало его конец. У тебя была одна причина так его вломить. Ты понимал, что мы ни из кого не вытянем признания, потому что они никогда этого не делали: вторые полграната
подобрал ты и сунул их в корзину для Счетовода. Предатель — ты!
Тугодум Старшой казнил Влома до того, как понял правду — и теперь должен был признать свою ошибку.
— Очень жаль, — с сочувствием произнес Атон. — Ты вешаешь на меня и вину за смерть Первоцвета?
— Ты хитер! — Старшой оставил без внимания иронию Атона. — Рассчитал, что дело кончится Тяжелым Походом, а этого-то тебе и надо было. Другие умирали вместо тебя. Ты не осилил бы поход в одиночку.
— Даже жертвы химеры?
— Когда мы услышали крик Влома, тебя поблизости не оказалось. Тогда-то я и начал размышлять. Ты явился с той стороны туннеля. Химера должна была пройти мимо тебя. Но ты ничего не сказал! Ты хотел смерти Влома, чтобы он ничего не сболтнул, ведь ему, возможно, кто-нибудь бы и поверил.
— Точно! Колдунья-миньонетка наделила меня истеричной силой. Я могу в мгновение ока убить голыми руками. Могу схватить человека за жилы на шее и разодрать их. Могу засунуть пальцы ему под ребра и вырвать грудную клетку. Могу воспользоваться длинными ногтями, по-кошачьи впиваясь в лицо своей добычи, могу ломать шеи и откручивать головы. Могу точно воспроизводить порезы и царапины, оставляемые когтями животного, а также полусжеванные, полурваные следы нападения. У меня в тайнике есть специальные приспособления, чтобы подражать следам призрачной химеры, и делаю я это в считанные секунды. Я не сумел протащить эти приспособления вниз и потому изготовил их сам, в тайной лаборатории, где у меня имеется крепкий металлический пресс и небольшая доменная печь для плавки железной руды. Камень, сам понимаешь, для этого неудобен. Я пробил дыру на поверхность, чтобы незаметно выпускать дым и гарь. То и дело приходилось подниматься вверх и отгонять от дыры ротозеев, потому что я не хотел, чтобы кто-то совал нос в мои личные дела. Моя лаборатория звуконепроницаема, чтобы никто не слышал грохот. А еще у меня есть собственная железная дорога, параллельная нашему пути в Тяжелом Походе, так что я могу подвозить свои орудия всякий раз, когда возникает нужда в очередной казни. У меня есть особые устройства для уничтожения кровавых следов, и, конечно же, я ношу закрывающую все тело одежду, наподобие космокостюма, уберегающую от кровавых брызг; я снимаю ее и прячу, оставаясь нагим, и никто не может распознать, что я сделал. Ведь мне нужно немедленно присоединиться к отряду, чтобы никто не заметил моего отсутствия, когда раздается первый крик жертвы. Должен признаться, что с Вломом я немного замешкался, но все равно сделал все в лучшем виде. Всего несколько секунд. Чем не охота? Если бы ты знал, как это увлекательно…
Старшой продолжал, не тронутый навязчивым сарказмом Атона:
— Я вижу, что ты сделал с Гранаткой. Она — грубая баба, но не заслуживает того, как ты с ней обходишься. Ничем не могу помочь в остальном. Но с ней ты все уладишь.
«Да, пришло время решения».
— Ты в этом уверен?
— Уверен, — подтвердил Старшой. — Есть одна штука, которую может сделать хвеевод. Гранатка должна умереть, но пусть она умрет счастливой. Ты позовешь ее по-хорошему, приведешь куда-нибудь, где вас никто не увидит, сочинишь ей всю ту чушь, на которую покупаются бабы, и все с ней уладишь. Пусть она получит то, что вполне заслужила. Остальные будут отдыхать и готовиться к переправе.
Атон внимательно посмотрел на него. Старшой говорил серьезно.
— Думаешь, она этому поверит? — он готов уже был сдаться.
— Она поверит тому, во что хочет верить. Я прекрасно ее знаю. И ты ей в этом поможешь. Когда надо, ты — отличный болтун, — Старшой позволил себе легкую улыбку. — Почему она торчит на тебе, мне не понять. Но ради тебя она готова на все. Сделаешь все как надо и до конца… или на этот раз будешь приманкой ты, а не она. Если не веришь мне…
Атон не верил. Привыкнув не предупреждать, он развернулся и нанес удар босой ногой со всем смертоносным умением своего боевого искусства. Креллевод запоздал с нравоучением.
Ребро стальной ладони отмело выпад Атона в сторону. Казалось, Старшой чуть шевельнулся, а уже провел боевой прием. Его мозолистая ступня ударила по другой ноге Атона снизу. Сила болезненного падения на каменный пол была удвоена весом Старшого. Под тонким слоем оставшегося жира креллевод был тверд, как стена пещеры. Свободная рука зажала голову Атона, мощная ладонь ухватила руку в мертвый замок. Пальцы нащупали челюсть.
Атон дико рванулся. Заорал. Взрыв невыносимой боли в горле, невольный и бесполезный рывок из удерживающих его рук, вопящий мрак над миром.