Хтоны. Он придет за ней в воскресенье
Шрифт:
Тогда он решительно взял ее за руку и повлек за собой к автобусной остановке, что слегка выступала из окружающего ее кустарника метрах в двухстах-трехстах от ребят.
Глава 5
Гибкая, как виноградная лоза, девочка сидела на подоконнике и беспокойно болтала ногой. Она пристально вглядывалась в затуманенные стекла окна, за которыми едва ли можно было что-то различить, кроме бесконечных струй мощного летнего ливня, заливающего все и вся вокруг. В ее зеленых кошачьих глазах легко читалось сомнение и беспокойство. Она кого-то
На кухне кто-то бойко постукивал ножом, а в комнату вплывал ароматный запах мясного бульона. На плите неспешно поспевал ужин.
– Майя, ну чего ты там сидишь? Лучше на кухню иди. Чашку чая с печеньем выпей. Ужин еще нескоро, – позвал ее озабоченный голос.
Майя молча помотала головой, не желая покидать свой пост на подоконнике. Потом осознала, что из кухни ее не видно, и озвучила свою позицию вслух:
– Мам, я попозже. Я еще тут чуть-чуть посижу.
– Ну, сиди, сиди. А так хоть с матерью бы поговорила, – недовольно согласилась с ней мать и с тяжелым вздохом добавила. – Я ведь тоже переживаю за нее. Куда она могла запропаститься в такую дождину.
Девочка легко спрыгнула с подоконника и, виновато кусая губы, торопливо прошла на кухню.
– Ну чего ты, мам? Ну ты же знаешь, что с твоим сердцем нельзя волноваться, – обнимая мать, успокаивала ее Майя, – Ну куда она денется? Придет скоро. Наверное, просто дождь пережидают где-нибудь.
– Ну кто знал, что ее заберут в такую рань. Говорила я Степан Степанычу, что в отпуск пораньше мне надо уйти. Так бы мы на прошлой неделе приехали и навестили ее в больнице, – горько жаловалась мать – А теперь ищи ее, свищи!
– А чего ее искать? Наталья Сергеевна сказала ведь, что ее забрали друзья. Значит, скоро привезут ее домой, – не веря самой себе, продолжала утешать свою маму девочка.
– Майя! Ее забрали часов в 10 утра! Сейчас половина пятого! Ну как это понимать!? – не успокаивалась мама. – Скоро и Петр придет с работы. Что я ему скажу?
– Твой Петр сам виноват, что Вера убежала. Никогда не поверю, чтобы он переживал! – зло отрезала девочка. —Ты же сама так говорила.
– Ну, говорила. В сердцах много чего можно наговорить, – неохотно согласилась мама. —Но он же помирился с нами, когда это случилось, и бабку выгнал.
– Ой, выгнал! Скажешь тоже. Такую кикимору фиг выгонишь, если сама не захочет, – недоверчиво фыркнула Майя.
– Ну, может, и сама ушла. Я этот вопрос сильно не поднимала. Главное, что уехала восвояси, – философски заключила мама.
Опустившись на стул, девочка ненадолго замолчала. И потом спросила:
– Мам, а почему вы с дядей Петей поссорились?
– Долгая это история. Обижал он Катю, хоть вроде и говорил, что любит, – неопределенно пожевала губами мать. – Ну и ревновал само собой. Из дома не выпускал.
– Тиранил, что ли? – задумчиво глядя на мать, спросила Майя.
– Ну, можно сказать и тиранил. Но морально больше. Без рукоприкладства, —утвердительно покачивая головой, согласилась мать. – Я пыталась с ним поговорить, чтобы он сильно ее не зажимал. А он бабку эту проклятую слушал
– Ведьма она… Натуральная ведьма! – грустно продолжила она. – Всю жизнь Катерине заела. И Верочку с самого рождения невзлюбила.
– Вот я и говорю. Кикимора болотная! – сочувственно поддакнула Майя.
Тут в дверь коротко постучали, и Майя, радостно встрепенувшись, побежала отпирать щеколду.
Однако радость ее была недолгой. На пороге, старательно стряхивая капли дождя с потрепанного черного зонта, стоял дядя Петя.
Мрачный тяжелый взгляд из-под кустистых бровей неодобрительно окинул девочку с ног до головы, а квадратный, выступающий вперед подбородок слегка кивнул в качестве приветствия.
– Здрасти, дядя Петя! – пискнула вмиг сникшая Майя. – А мы тут Веру ждем. А она все не идет.
Кустистые брови еще больше нахмурились, а взгляд сменился на недоверчивое недоумение.
– Как это не идет? А вы разве из больницы ее не забрали? Мать где? – отрывисто пробасил он, проходя на кухню.
– Здравствуй, Петр, – озабоченно закивала ему мать девочки.
– Здорово, Марина! А где Вера? – обратил он на нее вопрошающий взгляд.
– Мы приехали за ней к обеду, а ее уже забрали, – развела руками Марина.
– Кто ее мог забрать? У нее никого, кроме нас, нет, – непонимающе уставился на нее Петр.
– По словам старшей медсестры, это были ее друзья, – пожала плечами Марина. – А ты разве не ходил к Вере? Не предупредил, что мы приедем?
Петр дернул плечом и отвернулся.
– Не ходил, – коротко буркнул он. – Мне нечего ей сказать.
– Но она же твоя дочь, – изумилась Марина. – Как же так случилось, что ты не разу ее не навестил?
– Еще не факт, что моя, – холодно возразил он.
– О, пожалуйста. Не начинай эту шарманку, Петр, – раздраженно сказала Марина. – Мы не за этим сюда приехали.
– Ладно, было – не было. Все уже пройденный этап. Отболело уже давно, —неохотно согласился Петр. – По документам моя, значит, мне за нее и отвечать.
Петр однозначно лукавил перед своими гостями. Но еще в большей степени он обманывал самого себя. Это было очевидно, что он никогда не испытывал особого расположения к Вере – своей дочери. Но было запрятано где-то глубоко внутри его грубоватой души странное чувство жалости, к которому примешивалось саднящее чувство вины за смерть Кати. Мать девочки, которая любила ее, как волчица своего единственного ненаглядного щенка, погибла, когда Вере было одиннадцать. С тех пор девочка бродила как неприкаянная, не знающая, к кому прислониться и найти хоть какую-нибудь точку опоры. Именно поэтому, когда Вера потерялась, он крепко поскандалил с не скрывающей свое злорадство бабкой. Та откровенно надеялась, что Вера сбежала с концами и ей теперь будет меньше хлопот присматривать за нелюбимой внучкой. Бабка была так ошеломлена, что он стал заступаться и переживать за Веру, что в сердцах убежала в свою комнату. Весь вечер верещала, что ноги ее больше не будет в этом неблагодарном доме, что уезжает она навсегда к своим родным, которые давно ее заждались. А он пусть теперь сам, как хочет, так и смотрит за своей замухрышкой. Через пару дней она и отчалила восвояси.