Хуан Дьявол

Адамс Браво Каридад

– Где моя дочь? Где моя дочь? Я хочу видеть ее, живую или мертвую!

– Ты увидишь. Увидишь немедленно. Дай себе минуту, успокойся.

Рыдая в платок, Каталина де Мольнар остановилась, ей нужны были силы, чтобы удержаться на ногах, взгляд Софии обыскал пустую повозку, и душа, казалось, вздохнула свободнее, она проговорила:

– Моника не приехала? Ты одна, моя бедная подруга? Вижу, сообщение дошло быстро. Я велела ему не останавливаться. Тем не менее, я не могла думать, что ты так скоро прибудешь. Что это за повозка? Сирило приказано служить тебе.

В какой час он приехал?

– Он не приехал, я никого не видела, не от тебя я получила новость! Ты не могла считаться со мной, не могла! Ты должна была защищать сына! Знаю, это был Ренато!

– Ты потеряла рассудок? Не повторяй этого!

– Она обманула, посмеялась над ним, солгала! Ты знаешь, знаешь! Возможно, ты думаешь, что твой сын был прав! Я не спорю, не ищу причины. Я лишь хочу увидеть ее! Моя Айме, моя девочка! Где она? Где?

– Каталина, подожди! Каталина!

Софии удалось догнать ее. Как помешанная, Каталина бежала через просторные комнаты, прекрасные коридоры, пустынные входы, весь дом безмолвствовал, руки и голос Софии остановили ее, и вдруг с ненавистью и ужасом она обвинила Ренато:

– Ты… ты…! Убийца!

– Не слушай, Ренато! – в волнении умоляла София. – Останови ее! Пусть ее никто не услышит! Она потеряла рассудок, помешалась! Она не знает, что говорит!

– Где моя дочь? Где?

– Уже покоится… – прошептал Ренато с бесконечной печалью.

– В земле? Навсегда? – вскрикнула Каталина со страхом на белом лице. – Не позволив посмотреть на нее, отдать последнее прощание! Ты убил ее! Ты сжил ее со света, Ренато! Возможно, ты был прав. Возможно, имел право… но как мать, я проклинаю тебя!

Ренато отошел, такой бледный, словно в его венах остановилась кровь, а София подошла к перилам и с беспокойством посмотрела на друзей, пришедших в церковь, затем повернулась к помешавшейся Каталине:

– Не кричи так! Пришли незнакомые люди! Ради имени твоей дочери!

– Какая разница! Все знают, что она умерла, что Ренато… Ренато! – упорствовала плачущая Каталина. – Моя Айме, моя дочь!

– Пришли люди! – предупредила отчаянная София. – Нужно увести ее, Ренато, нужно…

– Мама! Моя дорогая мама!

Моника успела поддержать на руках полуобморочное тело матери, на секунду смешались всхлипывания и слезы, за Моникой шел такой же бледный и искаженный в лице Отец Вивье, присоединившийся к остальным.

– В земле, в земле, чтобы я не смогла снова взглянуть на нее! – бунтовала Каталина в глубоком отчаянии.

– Что? Что? – спросила Моника, ужасно возмущенная.

– И это Ренато виноват, он зачинщик! – настаивала Каталина. – Ренато, Ренато!

– Неправда! – отрицала София с душевной болью. – Я не могу позволить, чтобы повторяли эту нелепость! Вы свидетель, Отец Вивье! Скажите… Скажите же!

– Ренато уморил ее! – твердила Каталина. – Ее загнали в угол, убили, а затем скрыли тело! Я знаю, знаю!

– Ты умышленно лжешь! – кричала София уже вне себя. – Не слушай ее, Моника, она ничего не знает. Боль свела ее с ума, нельзя, чтобы на улице услышали! Я

взываю к вашему разуму, Отец Вивье. Вы на моей стороне, знаете…

– Каталина, дочь моя. Успокойся, успокойся, – советовал священник.

– Уже все прибыли! – подтвердила София. – Ренато, Ренато, иди, иди!

Она вцепилась в руку страдающего сына и поволокла его к лестнице, где поднимались друзья, чтобы попрощаться. Моника повела мать в комнату и гордо проговорила:

– Мама, наша боль – наша, только наша. Пойдем. Помогите мне, Отец Вивье.

Дверь закрылась за Моникой и Каталиной, голос отчаянной София встряхнул Ренато, заставляя вернуться к действительности:

– Ренато, я объясняю друзьям, что бедная Каталина потеряла рассудок. Это следует учитывать и это естественно. Нужно быть матерью, чтобы понять.

– Действительно, друзья. Я должен поблагодарить и попросить всех принять скромное угощение, прежде чем уйти.

Нечеловеческим усилием Ренато говорил вежливо, София дала ему пройти. Только теперь она чувствовала, что тоже без сил, но верная рука поддержала ее – для других жестокая и грубая, но ее поддерживала с уважением и твердостью.

– Отведи меня в спальню, Баутиста. Я не могу больше!

8.

– Что? Говорите, она уехала?

– Это естественно! Хуан, речь идет о ее сестре. Кроме того, ее искали, послали кого-то из Кампо Реаль с новостью.

– Кто вам сказал, Ноэль?

– Сестра-привратница, как только мы вошли. Я предупредил Мать-Настоятельницу, что ты придешь. Уверен, Моника ушла и бросила обязанности.

– Уехала, уехала! – взбудоражился в гневе Хуан. – Конечно же он приказал ее найти!

– Он или другой, не все ли равно. Как еще можно передать эту новость? Это разумно.

Хуан замолчал, сдерживая волну жестокого негодования. Не в силах успокоиться, он прохаживался вверх-вниз по широким коридорам, образующим главный монастырь, печатая каждый шаг, а колотящееся сердце словно выпрыгивало из груди. Он резко обернулся к старому нотариусу, смущенно смотревшему на него:

– Пойдемте, Ноэль! Я не хочу слушать истории, хочу увидеть Монику лицом к лицу! Я спрошу, почему она так ушла, не побеспокоившись о том, чтобы прежде поговорить со мной. Она все еще моя жена, я оставил ее не где-нибудь, а здесь. Ей же хуже, если заставляет меня поехать за ней!

– Поехать за ней? В Кампо Реаль? Полагаю, ты пытаешься…

– А почему бы и нет? Я заберу ее откуда угодно, даже если это будет ад, все равно.

– Ну наконец она отдыхает! Успокоительное возымело свое милосердное действие, по крайней мере на некоторое время.

Моника молча согласилась со словами Отца Вивье. Бледная, как никогда, она представляла собой живой образ скорби и печали. Она стояла возле окна, последние вечерние лучи освещали ее красивую стать. Священник опустил шторы кровати, где неподвижно лежала без сознания Каталина де Мольнар, и подошел к Монике: