Хуан Дьявол

Адамс Браво Каридад

– О чем ты думаешь, Хуан? Не о гроте ли на пляже? – и гневно воскликнула: – Тогда я оставлю тебя со своей печалью!

Хуану не удалось ее остановить, она словно летела, а не бежала по острым черным камням, словно каменным ножам, заточенным ударами моря и ветра, но они были менее острыми, чем ее мысли, менее душераздирающими, чем ее желания.

10.

Ренато был удивлен, когда увидел открытым двор старинного дома в Сен-Пьере. Слез с

коня и передал поводья в руки лакея цвета эбонита, который явился, почувствовав его прибытие. Но прежде чем спросить покорного слугу, под сводами появилась небольшая медная фигура, и приблизившись, объяснила:

– Сеньора послала меня приготовить дом. Мы только что прибыли. Как мне кажется вовремя. Сеньор Ренато, вы кажетесь очень уставшим.

Из-под полуопущенных век, темным взглядом Янина рассматривала кабальеро Д`Отремон, на котором действительно имелись следы продолжительных поездок. С трудом лакей вел истощенную лошадь, глаза Янины поднимались от сапог, покрытых пылью и грязью, к влажному от пота лицу, озаренному вспышкой счастья.

– Янина, прикажи приготовить мне ванную и ужин.

– Да, сеньор, сию же минуту. Выпьете чего-нибудь? «Плантатор»? Я сама могу приготовить.

– Благодарю, Янина. А сейчас мне понадобятся твои руки для кое-каких дел. Знаю, они искусно делают букеты, не так ли? Срежь все розы в саду, найди самую красивую вазу в доме.

– Да, сеньор, – почтительно отозвалась удивленная Янина. – А потом?

– Вставь туда срезанные розы, я напишу несколько строк, которые ты отправишь.

Янина посмотрела на него и не могла оторвать глаз от красивого мужественного лица, которое медленно преображалось. Вот уже несколько долгих месяцев она не помнила подобного выражения на лице хозяина. Словно перед его глазами махала крыльями мечта и надежда. Янина печально спросила, еле сдерживая дрожь в голосе:

– Куда следует послать цветы, сеньор?

– В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова.

Ренато Д`Отремон пересек двор, направляясь к привычному убежищу, в старую библиотеку обветшалого дома в Сен-Пьере, заваленную книгами. Затуманенные яростью и печалью, глаза Янины проследили за ним, в них вспыхнула ревность и жгучее любопытство. Она смотрела до тех пор, пока высокая и стройная фигура не исчезла за тонко отделанными дверьми. Как эхо, она повторила:

– В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова…

– Колибри, подойди сюда!

Не успел Колибри услышать, как Хуан сам пошел к нему. Он стоял на черных скалах, откуда виднелся дальний берег, деревенский пляж и широкое море, откуда Моника странным образом ушла, раненая горечью воспоминаний.

– Почему ты волнуешься, Колибри? Что с тобой? Всю жизнь я ненавидел трусов и дурачков.

– Я не отношусь к ним, капитан, – твердо возразил Колибри.

– Я думал, что ты не разочаруешь меня. Еще я подумал, что ты, возможно, преданный. Но скорее всего я ошибся.

– Ай,

нет, капитан, не говорите так! Я преданный, даже больше. Я…

– Ты пошел в монастырь предупредить Монику, так?

– Да, хозяин, я пошел сообщить ей. Она мне приказала, и вы велели мне слушаться и служить ей, как никому. Я плохо сделал, хозяин?

– Хорошо, – Хуан положил загорелую руку на кудрявую голову мальчика, и темные сомнения, казалось, исчезли в больших сверкающих глазах. – Я лишь хотел знать, ты ли был…

– Я, капитан. Когда сеньор Ренато стал как зверь, он сказал, что придет за вами, чтобы убить.

– И ты поверил, мой бедный Колибри? Ты сильно изменился, с тех пор как ходишь среди юбок. Когда я позвал тебя, что случилось? Почему разволновался?

– Мне нечего бояться, пока вы спрашиваете, капитан. Вы учили всегда говорить правду. Я бы мог рассказать вам все по порядку, и…

– Тебе велели рассказать мне все по порядку?

– Мне велели молчать, капитан. Когда спрашивают, а человек молчит о том, что знает, то это как будто ложь, да?

– Что-то вроде этого. Но кто велел тебе молчать?

– Единственная, кто может приказывать после вас, капитан. Ладно, не знаю, после или перед, и этот беспорядок у меня в голове: вы хозяин, и она хозяйка, и вы приказываете, что я должен слушаться ее прежде всего. А потом мне приказывает сделать кое-что она. Что я должен делать?

– Если она сказала молчать, значит молчи.

– Дело в том, что я бы хотел, чтобы вы знали. И в то же время не могу рассказать. Потому что она сказала, что для вашего же блага лучше ничего не знать.

Рука Хуана затвердела, сползая с головы к плечу мальчика. Мгновение они молчали, не двигались, но с твердым прикосновением той руки, мальчик ответил, словно не мог больше:

– Из-за данного обещания хозяйке Монике я мучаюсь; но я должен рассказать вам, что сказал ей сеньор Ренато, и она пообещала ему и клялась. Я слышал из-за дверей, когда следил, чтобы сообщить ей о вашем приходе, как она распорядилась. Она сказала ему, поклялась…

– Замолчи. Клятвы любви – это глупость. Весь мир их дает, но только дураки решают заявить о них. Вероятно, она поклялась в вечной любви.

– Нет, хозяин, он сказал ей спрятаться, остерегаться.

– Прятаться? Остерегаться? – повторил Хуан, заинтересованный вопреки самому себе.

– Что этим вечером она вернется в монастырь, чтобы ждать там, когда расторгнется не знаю какой союз.

Хуан побледнел так, что стали казаться белыми загорелые щеки. Темные глаза сверкнули и погасли. Наконец, он повернулся спиной к мальчику, который спрашивал и рассеянно шел за ним:

– Капитан… Капитан… вы сердитесь? Вам и вправду неважно знать?

– Мне ничего не важно. К тому же, ничего нового ты не сказал, Колибри. Только поступил плохо, когда пошел ее искать. Мужские дела улаживаются мужчинами, Колибри, не забывай этого больше!