Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
— Ник, вам налить?
— Спасибо, — сказал я, а затем ответил Мими: — Я относился к ней в достаточной степени неплохо.
— Вы чертовски уклончивы, — недовольно произнесла она. — Скажем так: она вам нравилась не меньше, чем я?
— То есть вы имеете в виду ту парочку вечеров, что мы совместно скоротали?
Она расхохоталась самым искренним образом:
— Да, это, конечно, ответ! — Она повернулась к Дороти, которая несла нам стаканы: — Придется тебе, милочка, обзавестись халатом такого же оттенка. Голубое тебе очень
Приняв стакан из рук Дороти, я сказал, что, пожалуй, пойду оденусь.
VII
Когда я вышел из ванной в спальню, там сидели Нора и Дороти. Нора расчесывала волосы, а Дороти сидела на краешке кровати и болтала чулком.
Нора послала мне воздушный поцелуй в зеркало, стоявшее на туалетном столике. Вид у нее был чрезвычайно довольный.
— Нора, вы правда любите Ника? — спросила Дороти.
— Он глупый старый грек, но я к нему как-то привыкла.
— Чарльз — это ведь не греческая фамилия?
Я пояснил:
— Раньше фамилия была Хараламбидис. Когда мой папаша прибыл в Америку, тот гад, который оформлял его бумаги на Эллис-Айленд, заявил, что Чариламбидис слишком длинно выходит, писать устанешь, и сократил фамилию до Чарльз. Папаше все равно было — могли бы и крестиком обозначить, только бы впустили.
Дороти уставилась на меня.
— Никак не пойму — когда вы серьезно говорите, а когда разыгрываете. — Она принялась надевать чулок, но остановилась. — А мамочка от вас чего добивается?
— Ничего. Выспрашивает, вынюхивает. Хочет знать, что ты вчера делала, что говорила.
— Так я и знала! Что же вы ей сказали?
— А что я мог сказать? Ты же ничего не делала и ничего не говорила.
Услыхав такое, она призадумалась, наморщила лобик; заговорила, однако же, совсем о другом:
— Я не знала, что между вами и мамочкой что-то было. Конечно, я тогда была совсем ребенком — ничего бы не поняла, даже если бы заметила. Я даже не знала, что вы так запросто, по имени друг друга зовете.
Нора со смехом отвернулась от зеркала.
— О-о, уже интересно. — Своим гребнем она указала на Дороти. — Продолжай, милая.
Дороти вполне серьезно повторила:
— Так вот, я не знала.
В это время я вылавливал из своей рубашки булавки, которые туда повтыкали в прачечной.
— А сейчас ты что знаешь?
— Ничего, — сказала она и стала постепенно краснеть, — но могу догадываться. — Она склонилась над чулком.
— Можешь и догадываешься, — прорычал я. — Только кончай разыгрывать смущение, дуреха. Если у тебя порочный склад ума, тут уж ничего не поделаешь.
Она подняла голову и рассмеялась, но вопрос задала серьезным тоном:
— По-вашему, я очень похожа на маму?
— Такие случаи нередки.
— И все же, как по-вашему?
— Тебе хочется, чтобы я сказал «нет». Нет.
— И вот это мне приходится терпеть, — весело сказала Нора. — Он неисправим.
Я оделся
— Что вам на Рождество подарили?
— Нора подарила мне часы. — Я показал их Мими.
Она заметила, что часы прелестны, и была совершенно права.
— А вы ей что подарили?
— Ожерелье.
Йоргенсен сказал:
— С вашего позволения, — и встал смешать себе коктейль.
В дверь позвонили. Я препроводил в гостиную Квиннов и Марго Иннес и представил их Йоргенсенам. Нора с Дороти наконец-то оделись и вышли из спальни, и Квинн немедленно прилип к Дороти. Ларри Кроули приехал с девицей по имени Денис, а несколько минут спустя прибыли Эджи. Я выиграл у Марго — в долг, разумеется, — тридцать два доллара в трик-трак. Девице Денис пришлось отправиться в спальню и немного прилечь. В начале седьмого Элис Квинн удалось, с помощью Марго, отлепить своего мужа от Дороти и утащить на какой-то прием, где они непременно обещали быть. Ушли и Эджи. Мими надела пальто и принудила мужа и дочь последовать ее примеру.
— Извините, что не смогла пригласить заблаговременно, — сказала она, — но может быть, зайдете к нам отобедать завтра вечером?
— Конечно, — сказала Нора.
Все обменялись рукопожатиями и любезностями, и они ушли.
Закрыв за ними дверь, Нора прислонилась к ней спиной.
— Боже, какой красавчик, — сказала она.
VIII
В тот день я еще понимал и где мое место во всей этой истории с Винантами, Вулф и Йоргенсеном, и что я должен делать — то есть нигде и ничего.
Однако когда на следующее утро, часа в четыре, мы зашли в «Кафе Рубена» выпить кофе по пути домой, Нора раскрыла газету и в одной из колонок светских новостей вычитала следующее:
«Ник Чарльз, бывший ас Трансамериканского следственного агентства, прибыл с Тихоокеанского побережья, с тем чтобы раскрыть тайну убийства Джулии Вулф».
А когда примерно шесть часов спустя я открыл глаза и принял сидячее положение, Нора усиленно трясла меня, а в дверях спальни стоял человек с пистолетом в руке.
Он был молод, упитан, темноволос, среднего роста, с широкими скулами и близко посаженными глазами. Одет он был в черный котелок, черное пальто, сидевшее как влитое, темный костюм и черные штиблеты, и все это выглядело так, словно было куплено не более четверти часа назад. В руке у него покоился черный автоматический пистолет тридцать восьмого калибра, никуда конкретно не направленный.
— Ник, он заставил меня впустить его, — проговорила Нора. — Он сказал, что должен…
— …поговорить с вами должен, — низким хриплым голосом произнес человек с пистолетом. — Поговорить — и все, но обязательно должен.