Художественные таланты и психологи: стороны душевного родства и профессиональной близости

Хавин Александр

Читатели повести «Посторонний», расхваливающие и оправдывающие Мерсо, не случайно обрушиваются на лицемерие общества. Содержание повести утончённо провоцирует подобную реакцию, активируя определённые бессознательные процессы. Индивидуализм человека постиндустриального общества (постмодерна) зачастую с трудом уживается с уважением к соблюдению социальных норм. Отождествление с образом Мерсо позволяет излить гнев на нравственные предписания, освободиться от накопившегося асоциального напряжения и испытать катарсис. В повести узнаётся заклинание о том, что «надо быть проще», тогда жизненные проблемы разрешатся, и почувствуешь себя счастливым. Возникает естественный позыв отстаивать эту формулу. Прочитать повесть, правда, можно и иначе: будешь бесчувственным эгоистом, не будешь соблюдать нравственные нормы – погибнешь.

Образ Мерсо, тем не менее, больше склоняет к первому варианту прочтения. Истоки этого образа, как и учения Ж.Ж. Руссо, имеют глубинный генезис, прослеживаются к индийской философии, особенно буддизму. Так что и смерть не страшна. Сам Л.Н. Толстой, например, в последние годы жизни находился под влиянием буддизма. Цель всех живых существ, согласно философии буддизма – избавление

от сансары (жизненного круговорота), что достигается погружением в нирвану, освобождением от всех желаний, страданий и привязанностей. Ещё при жизни человек, преодолевший вожделения и гнев, не беспокоящийся о смерти, обретает, по убеждению буддистов, счастье. Буддийская философия, понятное дело, способствует полному преодолению страха смерти. Буквально по её канонам получает развитие образ Мерсо в завершение повести. Он испытывает очищение от гнева на священника, избавляется от надежды на помилование, уже не боится смерти. Он счастлив, чувствует своё родство с природой, готов к воссоединению с ней. Нельзя, конечно, утверждать, что при написании повести Камю непременно руководствовался философией буддизма, но влияние подобного мировоззрения на создание образа Мерсо, не вполне реального, не вызывает сомнения. Показателен в этом отношении мажорный вариант заглавия произведения – «Счастливый человек».

Ну, а что же герои «Мифа о Сизифе. Эссе об абсурде»? Ведь они исповедуют противоположную идеологию. Стремятся к полноте чувственных переживаний, к полному исчерпанию жизни. Мировоззрение этих персонажей явно восходит к эпикурейству, философскому учению древнегреческого мыслителя Эпикура, провозгласившего высшей ценностью наслаждение жизнью. На воротах школы Эпикура была надпись: «Гость, тебе здесь будет хорошо, здесь удовольствие – высшее благо». Необходимым условием достижения блаженства и счастья, по Эпикуру, являлось избавление от боли и страданий, освобождение от страхов перед богами и смертью, что достигается познанием: жить следует, руководствуясь разумом, с ясностью ума. Эпикурейством проникнуты произведения древнегреческого поэта Горация, много писавшего о неудержимом беге времени, необходимости ловить мгновенье и жить сегодняшним днём, порицавшим гнев как кратковременное безумие. Камю наверняка был знаком с творчеством знаменитого поэта.

Герои «Мифа о Сизифе. Эссе об абсурде», особенно Дон Жуан и Актёр, живут по Эпикуру, с ясностью ума наслаждаются сегодняшним днём, помня о смерти и преодолев страх перед ней. Дон Жуан находится в состоянии постоянной влюблённости, Актёр наслаждается многообразием чувственного опыта от проживания жизни других людей. В понимании донжуанства и актёрства сказалось также преклонение Камю перед Фридрихом Ницше как человеком и философом, известным множеством парадоксальных высказываний о жизни и смерти, о счастье и злоключениях: «Лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая».

Объединяет героев «Мифа о Сизифе. Эссе об абсурде» и «Постороннего» успешное преодоление страха смерти, что предстаёт залогом счастливой жизни. Достигается избавление от страха смерти либо отказом от своих влечений и апатией, либо полным исчерпанием влечений. Противоположности обретают единство. Здесь необходимо дополнительное разъяснение: интерпретация Камю образов Дон Жуана и Актёра всё же весьма неординарна, если не сказать искусственна. Он интерпретировал этих персонажей исключительно в угоду своей концепции, как и создал образ Мерсо. Относительно любвеобильности большинство мыслителей придерживаются мнения, общий смысл которого таков: любить всех – значит быть равнодушным, никого не любить по-настоящему (Л.Н.Толстой, О.Уайльд). И Дон Жуан во многих психологических типологиях предстаёт как психопатическая личность. Актёры же, по заключению психологов, просто не способны быть самими собой и своими перевоплощениями компенсируют тревогу и внутреннюю пустоту. С философско-психологических позиций глубинное сходство между Мерсо и героями «Мифа о Сизифе. Эссе об абсурде» очевидно. В подтверждение упомянем, что Дон Жуан, согласно Камю, выбирает «Ничто», а Актёр стремится быть «Ничем», потому и говорится о них с пафосом как носителях свободы, положительных персонажах.

В конечном итоге абсурдность существования, по Камю, состоит в умении жить счастливо перед близостью смерти. В своих произведениях он настойчиво ищет способ преодоления страха смерти, когда над человеком занесен дамоклов меч. Высказанные им идеи о путях избавления от призрака смерти органично вписываются в классические философские системы. В то же время истоки творческой направленности Камю, его озабоченности проблемой жизни и смерти обнаруживаются в его биографии.

Борьба Альбера Камю с жизненными невзгодами

Альбер Камю родился в 1913 году. Его семья, жившая в Алжире, бедствовала. Альбер не достиг ещё и двух лет, когда его отец погиб на фронте. Мать-инвалид, малограмотная женщина, страдала глухотой. В детстве Камю был лишён задушевного общения с любящими родителями. Он обладал незаурядными способностями. С отличием окончил школу и получил государственный грант на обучение в университете. Обожал футбол и в качестве вратаря университетской футбольной команды прославился на всю страну. Спорт сделался для него, как для многих юношей из бедных семей, способом самоутверждения. И неожиданно в 17-летнем возрасте при кашле он обнаружил кровотечение. Выяснилось, что его правое лёгкое поражено туберкулёзом, в те годы мало кто от этого заболевания излечивался. Камю сразу превратился в изгоя, оставил университет, впал в глубокую депрессию. После возвращения из больницы он поселился у дяди, посоветовавшего ему отвлечься от грустных мыслей с помощью чтения. Камю начал много читать, вскоре обратился к чтению серьёзных книг и возобновил учёбу в университете. Там он под влиянием молодого, прогрессивно настроенного преподавателя Жана Гренье увлёкся философией. Его любимыми мыслителями стали философы А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, писатель Ф.М. Достоевский. В 19-летнем возрасте Камю при поддержке того же Гренье приобщился к литературному творчеству. Между тем болезнь прогрессировала,

к 21-летнему возрасту туберкулёз поразил левое лёгкое. Камю к тому времени всё больше руководствовался принципом «писать или умереть» и в дневнике записал: «Надо жить и творить». В 24-летнем возрасте он окончил университет со степенью магистра и теперь осмысливал проблему жизни и смерти в философском аспекте. Всё творчество, вся философия и даже стиль жизни превратились для него в бунт против смерти. В Бога Камю не верил. Если Ж.-П. Сартру смерть угрожала в качестве навязчивой идеи, то Камю совершенно реально в любой момент мог расстаться с жизнью. Всю жизнь он отчаянно сопротивлялся болезни, превратившейся для него в стимулирующее средство, а творчество стало методом психотерапии: «Ничто так не воодушевляет, как осознание собственного безнадёжного положения», – писал Камю. Творчеству он отдавался с упоением, и большинство самых значительных произведений написал до 30-летнего возраста («Калигула», «Посторонний», «Миф о Сизифе»). Писательство, обожание театра (драматургия и постановка пьес) спасали Камю от погибели и обеспечивали полноту переживаний. Одновременно ему хотелось сильнее насладиться земными радостями, ведь смерть могла настигнуть его в любой момент. В погоне за впечатлениями и удовольствиями он, вопреки рекомендациям врачей, злоупотреблял алкоголем, был заядлым курильщиком, ночи напролёт проводил в творческих спорах. Вечно жаждал любви, дефицит которой ощущал с детства, был неразборчив в связях с женщинами. Жил, как в последний день перед смертью. Биографы Камю высказывают сомнение относительно его способности разбираться в людях, в частности в представительницах противоположного пола. Первая жена Камю была наркоманкой, склонной к скандальным выходкам, вторая его жена отличалась порядочностью, но он отнюдь не хранил ей супружескую верность. Уподоблялся Дон Жуану. Нередко был вспыльчив, конфликтовал с коллегами, поссорился с Сартром. «Без несовершенства неощутимо и счастье!» – ещё одно высказывание Камю.

В поисках примирения со смертью Камю любил посещать кладбища и вглядываться в надписи на могильных памятниках. Он также находил умиротворение в сопоставлении своей жизни и творчества с жизнью рано умерших знаменитостей: Франца Кафки, умершего от туберкулёза в 40 лет, Фридриха Ницше, умершего в 44 года. Предсмертная фотография Ницше постоянно стояла у Камю на столе, и ему нравилось разглядывать поверженного болезнью великого философа. В 1957 году Камю удостоили Нобелевской премии по литературе. А через два года, уже смертельно больной туберкулёзом, он погиб в автомобильной катастрофе.

Философ С.Л. Франк о русской ментальности

Наиболее убедительно обосновал органичную связь философии и литературы в русской культуре видный отечественный философ С.Л. Франк (1877-1950) в статье «Русское мировоззрение» (1925).

Франк исходит из того, что национальный дух существует, и его своеобразие проявляется в творчестве. Специфика русского типа мышления состоит, по его мнению, в том, что оно изначально основывается на интуиции. Систематичный и понятийный подход к познанию представляется русской ментальности хотя и важным, но неадекватным для полноценного познания жизненной истины. Франк различает философию в узком смысле как научную методологию и в широком смысле как мировоззрение. Русская философия, по его убеждению, представляет по своей исконной сути интуитивное мировоззрение. Свою мысль он поясняет сопоставлением понимания опыта в философии английской и русской. Для английского эмпиризма опыт означает чувственную очевидность и раскладывается на комплекс данных чувственного восприятия. Познание связано с чем-то внешним, доступным чувственному восприятию. В русском понимании опыт означает «приобщение к чему-то посредством внутреннего осознания и сопереживания, постижения чего-то внутреннего и обладание им во всей полноте его жизненных проявлений». Франк пишет: «В данном случае опыт означает, следуя логике, не внешнее познание предмета, как это происходит посредством чувственного восприятия, а освоение человеческим духом полной действительности самого предмета в его целостности». Именно в силу своего интуитивизма, с точки зрения Франка, русское философское творчество нашло выражение в литературных произведениях как интуитивном постижении жизни.

На взгляды Франка, несомненно, повлиял философский интуитивизм Анри Бергсона, его философско-эстетическое учение, противопоставляющее интуицию как единственно достоверное средство философского познания рассудочному мышлению. Бергсон полагал, что интуиция, представляющая инстинктивный стимул к художественному творчеству, особенно развита у людей искусства, погружающихся в минуты вдохновения в жизнь и воспринимающих её во всей полноте.

Другой предпосылкой выражения философско-психологических идей в художественной литературе Франк считает связанный с интуицией онтологизм (целостное вхождение познающего человека в существование) русской философской мысли. Он кардинальным образом противопоставляет жизнеощущение западноевропейского и русского человека. В качестве образца жизнеощущения западного человека приводится формула Декарта «cogito ergo sum» (я мыслю, следовательно, я существую). То есть европеец не чувствует себя укоренённым в бытии, он как бы разведён с бытием и приближается к нему окольным путём. Путь русского духа, по Франку, противоположен, от бытия к мышлению. Он пишет: «Нет необходимости прежде что-то “познать”, осуществить познание, чтобы проникнуть в бытие; напротив, чтобы что-то познать, необходимо сначала уже быть. Именно через совершенно непосредственное и первичное бытие и постижимо, наконец, всякое познание. <…> Тот факт, что нечто вообще существует и, таким образом существует бытие, как таковое, намного более очевиден, нежели тот, что мы обладаем сознанием». В нашем индивидуальном бытии и через него непосредственно, полагает Франк, мы связаны с всё охватывающим бытием, бытием каждого отдельного предмета, и обладаем бытием «непосредственно – не через познающее сознание, а через первичное переживание». Он утверждает: «…чувство глубинного нашего бытия, которое одновременно объективно, надындивидуально и самоочевидно, составляет суть типично русского онтологизма».